Сегодня в гостинице "Рэдиссон-Славянская" состоится концерт и прием в честь 25-летия сотрудничества дирижера Владимира Федосеева и его Большого симфонического оркестра им. Чайковского. А вчера торжественный концерт по тому же поводу состоялся в Большом зале консерватории. Накануне юбилея с ВЛАДИМИРОМ ФЕДОСЕЕВЫМ встретился корреспондент Ъ ВАДИМ Ъ-ЖУРАВЛЕВ.
— В Австрии вы стали кавалером Серебряного креста, а здесь вам не дали госпремии. Почему?
— У любого человека есть недоброжелатели. Эти люди не умеют играть в открытую — вот и мешают где могут. Я от этого не страдаю, хотя иногда обидно. Всю жизнь работаю в России, никогда не уезжал и ничего для себя не просил. Но я слишком открыт в своей творческой направленности, а эти люди пытаются найти подтекст. Но я всей своей работой показал, что у меня нет проблем ни с какой национальностью. Ленин (или Маркс?) говорил: "Чтобы любить интернациональное, надо любить национальное". Когда я люблю свое, могу полюбить и чужое. Возьмите Глинку или Римского-Корсакова. Они любили свою культуру, но вписывались и в испанскую, и в итальянскую. Глинку до сих пор в народе считают испанским композитором.
В последнее время столько новых наград на меня обрушилось, я их даже боюсь. Сейчас вот Пушкинской медалью наградили, которую до меня только принц Чарльз и Свиридов получали.
— Почему в России дирижеры подолгу работают с одним оркестром?
— После многолетней работы дирижер сам очень много получает от оркестра. Длительное общение с одним оркестром заставляет искать новые пути, новые интерпретации.
— Для западных оркестров более привычна смена главных дирижеров через пять лет. Вас тоже ожидает вопрос о продлении контракта с Венским симфоническим оркестром.
— Пять лет — тоже неплохо: дирижер не надоедает оркестру, и наоборот. Сегодня существует большое количество унифицированных оркестров, которые возглавляют унифицированные, хоть и высоко профессиональные, руководители. Вот в чем главная западная проблема.
— В чем, на ваш взгляд, отличие БСО от других оркестров?
— Наш оркестр в той же Вене принимают с восторгом, билеты, включая "стоячки" и места на сцене, распродаются задолго до начала гастролей. Я убежден, что главное — это звуковая палитра. Надо разговаривать со слушателем именно звуком. Виртуозностью сейчас удивить невозможно. Получить гомогенный звук, добиться безупречного баланса (для меня эталоном остаются старые русские хоры) — мне удалось это сделать с БСО и, когда я выступаю с другими оркестрами, стараюсь привести их к "норме БСО". И все — из-за любви к репетициям.
Сейчас на Западе подготовка концерта доведена до абсурда: в Англии дают всего две репетиции. И даже самый талантливый дирижер не может извлечь из них ничего, кроме нот. Караян порой целый день работал над одной фразой, Мравинский много раз обращался к Пятой симфонии Чайковского, добиваясь все новых тонкостей.
Ноты — неживая материя, но они многое могут. Пройдя сквозь один слой, открываешь следующий. Но если ты не прошел первый, никогда не достигнуть следующего. Эта "слоистость" партитуры — самое сложное. Можно работать годами, играть по одним и тем же нотам, не замечая нижних слоев.
Я наблюдал последние годы великих дирижеров — Серджиу Челибидаке, Джорджа Шолти. Чем больше жизненный опыт человека, тем больше он работает над произведениями. Сейчас именно эти позиции на Западе сданы, ремесло стало высоким, а дух исчез. Хотя в Германии могут дать много репетиций, как у нас. А уже в Австрии репетиций мало. Когда я готовил с Венским симфоническим оркестром Девятую симфонию Малера с четырех репетиций (каждая по два часа, то есть наших — две), я все время интересовался: сколько времени репетировал сам Малер? Но мне не дали вразумительного ответа.
— Какие задачи вы ставили в первые дни работы с БСО?
— Я просто потерялся в первый момент, ведь я был моложе всех музыкантов. В жизни, не в музыке, я очень стеснителен. А тут — совсем оглох, не понимал этого океана звуков. Работать я начал с изменений в репертуаре. Оркестр тогда много и хорошо играл современную музыку. Мое предложение было таким: играть музыку русскую, западных романтиков и классику — Гайдна, Моцарта, Бетховена, которая особенно дисциплинирует оркестр. Мы играли даже музыку барокко. Еще я сделал ставку на молодых музыкантов.
— В какой-то момент вам стало легче?
— Облегчение я почувствовал, только когда стал выезжать на Запад. На гастролях мне сказали, что им нравятся мои интерпретации. Правда, поначалу, когда я дирижировал Рейнскую симфонию Шумана, один критик написал, что я делаю это "по-волжски". Но что делать, я ведь и впрямь тогда дирижировал по-волжски — столько лет играл народную музыку. Многие снобы от музыки считают это моим "темным прошлым". Но я считаю, что народная музыка помогла мне добиться естественности.
— Несколько лет назад вы потеряли статус Оркестра национального радио. Это как-то сказывается на вашей гастрольной жизни?
— Уже нет. А пару лет назад мы очень страдали. Во всем мире Оркестр национального радио — фирменный знак. Под этой маркой работают лучшие музыканты, да и гонорары эти оркестры получают приличные. К тому же в этот момент в Европе появился десяток оркестров из России под таким названием. Все — сомнительного качества и готовые работать за одни суточные, что тогда ужасно напугало импресарио. Мы хотели даже в суд подавать на этих самозванцев. Но вскоре правительство присвоило нам имя Чайковского — мы теперь ассоциируемся с этим названием.
— Успешное существование оркестра, многочисленные гастроли, могущественный спонсор ЛУКОЙЛ — все это вы связываете со своими личными успехами на Западе?
— Скорее с тем, что у нас особый климат, нет скандальных ситуаций. От нас только десять человек ушли к Плетневу, когда тот создал свой оркестр. Да и они сейчас назад просятся.
— Когда вы вступали в должность главного дирижера Венского симфонического оркестра, то говорили о возможном объединении двух оркестров в специальном концерте.
— Этот проект по сей день существует. Мы хотим исполнить двумя оркестрами что-нибудь из Берлиоза или "Гуре-лидер" Шенберга. Но в 2000 году Венский симфонический оркестр отмечает 100-летие. Будут грандиозные торжества, и все силы брошены на этот юбилей. Ну а после юбилея мы обязательно воплотим этот проект и в Вене, и в Москве.
— В программе юбилейного концерта еще недавно стояло произведение Курта Вайля "Семь смертных грехов", в исполнении которого должна была принимать участие Лада Дэнс...
— Мы послушали многих эстрадных певиц. Они пугались нот. А те, кто не пугался, были очень плохи. Мне предложили Лайму Вайкуле, но сказали, что она будет целый год учить. Для этого произведения нужна Марлен Дитрих, но ее нет на белом свете. И я занимаюсь сейчас с оперной певицей. Так что в этом сезоне "Семь смертных грехов" прозвучат.