Премьера балет
На сцене Кремлевского дворца труппа "Кремлевский балет" представила мировую премьеру балета композитора Вангелиса в постановке англичанина Уэйна Иглинга "Красавица и Чудовище". ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА полагает, что прививка английского балета пошла на пользу и труппе, и зрителям.
Балет "Красавица и Чудовище" был впервые поставлен в 1986 году в "Ковент-Гардене" — лондонском Королевском балете. Это был второй балет 36-летнего хореографа Иглинга на специально написанную музыку греческого композитора-электронщика Вангелиса, и укладывался он в один акт. Хореограф, вдохновленный фильмом Жана Кокто, оставил за кадром семейные сантименты и сосредоточился на отношениях Красавицы и Чудовища (эту роль исполнял звездный Энтони Дауэлл), а также на готической атмосфере — спектакль предназначался для взрослых. Художник Ян Пьенковски помог хореографу: создал мрачное, тонущее во тьме и освещаемое лишь ожившими канделябрами пространство замка и наполнил спектакль эффектами, отсылающими прямиком к Кокто,— зеркалами, полетами, внезапными исчезновениями и столь же загадочной материализацией предметов.
"Кремлевский балет" при посредничестве продюсера Давида Махатели заказал хореографу двухактный балет, ориентированный на детскую аудиторию. Великодушный композитор Вангелис бесплатно дописал 45 минут музыки, пересылая ее частями по ходу постановки; художник Пьенковски добавил костюмов и адаптировал декорации к безбрежной кремлевской сцене. Главные изменения коснулись первой половины спектакля — там появился дивертисмент разнообразных зверей, за чьими резвостями наблюдает заблудившийся в лесу отец героини. Звериные танцы оказались не равного достоинства — так, шуточка с составленным из двух артистов медведем и его уполовиненными медвежатами, которых изображал танцовщик, согнувшийся пополам, явно затянулась. Но в целом конструкция балета получилась вполне соразмерной: во втором акте тоже имеется дивертисмент — Чудовище развлекает танцами свою прекрасную пленницу. Жертвой укрупнения пала режиссура: для двухактного балета разлука Красавицы с Чудовищем выглядит слишком мимолетной — девушке явно не хватает времени осознать свою привязанность к уроду, а тому — разыграть безумие без помощи пары жалких черных теней, вдруг пробежавших по замку.
C эффектами и костюмами тоже вышло не все гладко: можно представить себе, как развернулся бы художник Пьенковски, соорудивший в парижском Диснейленде царство "Спящей красавицы", будь ему предоставлен более или менее пристойный бюджет и оснащенный театр. В Кремле летучие мыши, у которых вместо костистых крыльев под мышками болтались серебристые тряпочки, не летали на тросах; не разбивалось гигантское зеркало; канделябры во дворце оказались двухмерными, как лопаты дворников, а зловещий лесной медведь — улыбчивым, как Винни-Пух, и таким костлявым, будто просидел в норе пять зим кряду.
Однако это все частности. На самом деле единственным кошмаром спектакля оказался пролог, в котором обиженный принцем Нищий выплескивает тому в лицо "волшебный порошок", обезображивающий черствого властителя. Наверное, в зале не было человека, не вспомнившего в этот момент про нападение на худрука Большого Сергея Филина, и переключиться на страдания отца героини, допекаемого кредиторами, удалось не сразу. Тем более что этот персонаж в исполнении неповоротливого и насквозь фальшивого Юрия Белоусова никакого сочувствия не вызывал. Вообще, актерская игра, являющаяся основной чертой английской классики в целом, давалась российским артистам нелегко. У англичан классические па всегда подчинены душевному состоянию героев: любые технические сложности полагается проделывать легко и как бы безотчетно — так, будто в этот момент нет ничего важнее чувств танцующих. Эффект достигается за счет подвижного, отнюдь не академичного корпуса, непринужденной — не по позициям — жестикуляции и сиюминутной реакции на сценические ситуации. Учитывая, что при этом приходится исполнять совсем непривычные "однорукие" обводки и весьма рискованные верхние поддержки; крутить большие туры, отталкиваясь от руки кавалера, как от балетного станка; проезжать по несколько метров в полулежачих арабесках и, опрокинувшись вниз головой, мелко сучить ножкой в battu, стоит признать, что солисты "Кремлевского балета", фигурально выражаясь, прыгнули выше головы.
С каверзной английской классикой справились не только Красавица (большая победа женственной Александры Тимофеевой) и Чудовище (героический Михаил Евгенов с огромной гривой на голове, вздыбленной шерстью на руках и ногах и пятисантиметровыми клыками, торчащими изо рта, успешно прыгал, вращался и даже весьма убедительно передавал терзания своего героя). Многие солисты, получившие партии почти изуверской сложности, отработали не только достойно, но даже лихо. Особенно стоит отметить четверку венецианских шутов в носатых масках: во втором акте им поставлено целое гран па с антре, кодой и вариациями — первый и второй шут станцевали свои почти безукоризненно. Презабавнейшее — в виде пародии на голливудские 50-е — вышло па-де-де Солнца (Михаил Мартынюк) с Луной (Алиса Асланова). Набриолиненное, одетое в красный с золотом обтягивающий комбинезончик Солнце расточало улыбки, манипулируя своей Луной во время анафемски трудного адажио и наворачивая большой пируэт в гигантской шестичастной вариации; платиновая блондинка Луна в усыпанной каменьями пачке с кукольной отчетливостью выделывала свои па, сохраняя приветливую невозмутимость во всех перипетиях па-де-де.
В сущности, хореограф Иглинг, следуя за английскими классиками (в первую очередь за Кеннетом Макмилланом), в своем балете не изобрел велосипед, однако оснастил его такими интересными деталями и усовершенствованиями, которых трудно было ожидать от человека, поставившего в том же "Кремлевском балете" карикатурного "Синего бога". Дополнительным подарком к хореографии стала музыка: помимо того что композитор Вангелис хорош и сам по себе, "Кремлевский балет" впервые работал с хорошим оркестром — "Новой Россией" Юрия Башмета под управлением Игоря Разумовского. В итоге вместо просто детского получился настоящий балет — причем самый качественный за последнее десятилетие.