Президент БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская рассказала Ольге Алленовой, почему считает «закон Димы Яковлева» политическим, непродуманным и эмоциональным.
«Мы не способны справиться с коррупцией даже в такой маленькой сфере, как усыновление»
Закон, запрещающий усыновление российских сирот американскими гражданами, будет иметь для наших детей серьезные последствия?
По статистике, из России в США выезжало не так уж много детей — чуть больше 900 в прошлом году, из них 86 инвалиды. В самой России на разные формы семейного устройства в прошлом году ушло около 1,5 тыс. детей с инвалидностью. То есть статистически это непринципиально, но это принципиально этически. Это принципиально, если смотреть с точки зрения жизни и судьбы каждого ребенка, даже одного-единственного. В ситуации, когда огромное количество детей, в том числе с особенностями развития, находится в сиротских учреждениях и наше государство не готово предоставить им все необходимое для семейного устройства, развития и реализации, неправильно закрывать этим детям единственную возможность все это получить в любой точке земного шара. Сначала надо было решить их проблемы здесь, а потом закрывать иностранное усыновление, если в нем уже нет необходимости.
А у нас получилось так: закрыли усыновление в США по политическим мотивам, а потом, увидев общественную реакцию, резко стали принимать какие-то указы, которые должны изменить положение сирот. Дмитрий Медведев поручил Ольге Голодец чуть ли не в десятидневный срок разработать некие положения, улучшающие ситуацию для российских усыновителей. Можно себе представить качество таких изменений, если они проработаны на скорую руку. До этого 10–20 лет ничего разрабатывать и улучшать не надо было, оказывается. Все эти решения первых лиц — реакция на общественный резонанс вокруг «закона Димы Яковлева», а не планомерная работа, которая должна была вестись до принятия этого закона. Мы сейчас разгребаем угли из костра, вместо того чтобы заниматься профилактикой пожаров в лесу. И что лично мне особенно грустно — несмотря на активное внимание чиновников, первых лиц, во всех этих принимаемых указах и документах ключевое значение уделяется усыновлению и материальному стимулированию семейного устройства. И ни слова о профилактике сиротства, о работе с семьей, чтобы дети не становились сиротами. Только о разгребании последствий. Да, я согласна с тем, что процедура усыновления может быть упрощена в сторону большей человечности, и там есть явные ляпы — с прошлого года, например, от усыновителей требуют представить в органы опеки справку из СЭС. Ну теперь, видимо, этой справки не будет. Это мелочи, которые сами же руководители министерств и ведомств недавно придумали, а теперь отменят. Но проблемы не решаются, к сожалению, таким образом.
Все эти экстренные и судорожные меры говорят о том, что решение было чисто политическое, непродуманное, эмоциональное. И оно не связано никак с социальной политикой. Оно не связано с тем, что у нас решена проблема сиротства и нам не нужно иностранное усыновление. А я уверена, что наша задача — сделать так, чтобы оно не было нужно. Так же как в других странах, где иностранное усыновление не запрещено, но оно отсутствует в реальности, потому что либо нет вообще детей, подлежащих усыновлению, либо нет детей свободных, потому что они разбираются своими согражданами.
То есть вы против зарубежного усыновления?
Я не являюсь апологетом зарубежного усыновления, в частности, потому, что действительно вокруг этой сферы выросла большая коррупционная схема. Но в этом не виноваты ни наши дети, ни иностранцы — в этом виноваты наши чиновники. И вместо того чтобы бороться со своей коррупцией на местах и наказывать чиновников, мы боремся с иностранным усыновлением.
Значит, мы признаем, что не способны справиться с коррупцией даже в такой маленькой сфере, как усыновление,— сфере, которая не касается ни нефти, ни газа, ни госдотаций. Значит, у нас коррупция в стране вросла корнями во все сферы жизни и нам легче закрыть всю ситуацию, чем бороться с коррупцией внутри нее. Это говорит о беспомощности в решении этих проблем, то есть чиновники расписались в этой беспомощности.
Та сумма, $50 тыс., которую иностранцы платят за усыновление, уже предполагает коррупционную составляющую?
Это официальная сумма, которую берет агентство по усыновлению: в нее входят перелеты, переезды усыновителей, перевод документов, то есть это посредническая услуга по организации процесса, но в нее часто входят и взятки. Но непонятно, какой процент из этой суммы идет в карман чиновникам, там же чеки не дают. И я ни разу не слышала, что у нас сняли сотрудников органов опеки или кого-то еще за коррупцию в этой сфере. Все наши чиновники остались на местах. Если эти люди остались, значит, они найдут способ, как по-другому заработать. Появится российское VIP-усыновление или еще что-то.
«Усыновление не является решением проблем социального сиротства»
Почему вообще в этот «антиамериканский» закон вписали детей?
Не имею ни малейшего представления. Идея о запрете иностранного усыновления педалировалась из года в год, и, возможно, кто-то воспользовался случаем. Но смешивать детей и политику некорректно — это две разные истории, и когда мы их смешиваем, то получаем только политику. В итоге решение принято, оно недальновидное и привело к обострению противоречий в обществе, и теперь власть вынуждена принимать экстренные меры.
Президент поручил правительству повысить выплаты за усыновление. Это может как-то повлиять на решение проблемы сирот?
Повторю, усыновление не является решением проблем социального сиротства ни у нас, ни в одной другой стране мира. Люди, которые рекомендовали президенту такие меры, явно не в курсе проблем социального сиротства. Решением этих проблем может быть только работа с исправлением ситуации семейного неблагополучия. Это единственное решение проблем социального сиротства во всем мире. Работа с семьями в трудных ситуациях, минимизирование рисков неблагополучия для семьи. У нас семья, которая родила троих детей или ребенка с инвалидностью, оказывается в зоне риска неблагополучия, у нее возникает большое количество нерешенных социальных проблем. Вот маленький пример: я жила в Подмосковье, у меня был маленький ребенок, и в детский сад мы стояли в очереди больше трех лет. Если бы я была мама-одиночка, нам было бы нечего есть: с младенцем на работу не берут, пристроить его к няне нет возможности и т. д. Это была бы ситуация острого социального неблагополучия. Во всех цивилизованных странах есть простые социальные механизмы, которые помогают семьям. Если семья идет на подвиг (а в наше время это действительно подвиг) и готова растить трех, четырех и более детей, то ей государство оказывает реальную поддержку. У нас пособие маме, растящей одной детей, не дает ей ни малейшего шанса на эти деньги детей вырастить — это копейки. И это государственная семейная политика. Если ее нет, этой политики, то можно усыновителям хоть миллиард выдавать — ничего не изменится.
Наконец, я не понимаю, почему мы говорим, что усыновление у нас приоритет. Усыновление возможно только в ситуации, когда у ребенка нет никакой связи со своей биологической семьей, если на него написан отказ или родители лишены прав по суду. Мам, которые добровольно подписывают отказ, не так много — гораздо больше тех, кого лишают прав по суду. То есть, чтобы у нас больше усыновляли, надо больше лишать прав кровных матерей. Если у нас приоритет — усыновление, то мы автоматически на это и работаем: лишаем прав кровных матерей и поставляем детей для усыновления.
По статистике, у нас в России в год 60–70 тыс. лишений прав — это целая индустрия. Такой ситуации нет ни в одной цивилизованной стране мира, потому что там это невероятно сложный процесс — лишение родительских прав. Это там фактически невозможно.
А вот недавно в российских СМИ рассказывали про Финляндию и тамошние жесткие законы в этой сфере.
Не читайте по утрам советских газет. Когда ребенка забирают из семьи, там работают с семьей. Если ребенок даже не возвращается в семью, а живет в замещающей, он все равно общается со своей родной семьей. И у него есть возможность вернуться туда рано или поздно.
И лишиться в большинстве стран Запада окончательно родительских прав практически невозможно. Наркоман может вылечиться, алкоголик может бросить пить, некомпетентный в воспитании детей может научиться, бедному помогут выправить его положение. Поэтому, даже если ребенка забрали и он проживает в приемной семье, родители не лишаются прав и могут рано или поздно с ним воссоединиться. Бедность в Европе вообще не повод лишать родительских прав в отличие от нас. В Словении или Германии, не помню точно, были случаи, когда лишали прав из-за бедности, потому что родители с детьми жили на улице, это были цыганские семьи, но эти семьи подавали в Европейский суд по правам человека и выигрывали — им возвращали детей. А у нас ничего не стоит лишить бедную семью прав по факту отсутствия жилья, например.
У нас ведь нет еще и специалистов в этой сфере, которые работали бы с неблагополучными семьями.
Конечно, ведь те органы, которые в этой сфере существуют,— это в основном контролирующие органы. Органы опеки и попечительства. Комиссии по делам несовершеннолетних, отделы по делам несовершеннолетних в МВД. В их задачи не входит помощь семье в кризисной ситуации. Там просто нет таких специалистов. Еще у нас есть соцзащита, которая на самом деле не сопровождает полноценно, а выполняет функции финансово-распределительные. Семьи, которые попадают в ситуацию неблагополучия и не могут справиться со своими проблемами (например, инфантильные или выросли в неблагополучной семье либо в детском доме), находятся между контролем и распределением благ: им дают одежду или продукты питания и грозят лишением прав, но ни то ни другое не помогает решению их проблем.
Одна из причин, почему мы имеем такую ситуацию, кроется в нашем прошлом. Мы жили при таком строе, где жизнь человека была помещена в жесткие рамки. Ты поступил в техникум или институт, тебе дали работу, общежитие, потом квартиру. За тунеядство была статья. То есть безработица не предполагалась в принципе, и в этой ситуации тотального регламентирования жизни не было пространства для социальной работы, потому что в ней не было нужды. Как только система развалилась, мы получили ту стандартную ситуацию в условиях свободного рынка, когда одни выживают, а другие — нет, и в этих условиях необходимы некие дополнительные механизмы, которые помогают тем, кто не умеет выжить. И вот эти защитные механизмы на Западе вырабатывались десятилетиями, а у нас нет.
И в наших государственных органах, которые работают в этой сфере, нет соответствующих механизмов, они привыкли жить в старой системе координат и практически не изменились с советских времен. То есть подход этих структур советский, а жизнь у нас уже очень не советская. Эти структуры живут так, как будто у нас люди по-прежнему спокойно получают образование, потом работу, общежитие, жилье.
Все-таки, если увеличат пособия для детей с инвалидностью, это станет стимулом к усыновлению таких детей?
Даже если мы за каждым ребенком-инвалидом закрепим очень большие суммы, это не решит проблемы. У нас есть дошкольная и школьная образовательная среда, в которую такого ребенка не примут, особенно если речь идет о ментальной инвалидности. И семья вынуждена будет отдать такого ребенка в интернат, потому что не сможет обеспечить его образовательные потребности, не говоря уже о медицинской помощи, психологической реабилитации, о пандусах и доступной среде. Московское метро не имеет пандусов и лифтов. Москва, столица России, претендующая на европейский статус, не приспособлена для жизни людей с инвалидностью. Давайте ответим на вопрос: может семья, взявшая ребенка-инвалида, на свои, даже очень высокие, пособия перестроить московское метро? А если не может, то это не решение проблемы, потому что дети остаются в замкнутом пространстве. Я уже не говорю о том, что, когда родители этого ребенка умрут, он попадет в интернат психоневрологический, потому что сопровождаемого проживания у нас нет, в законе не прописано. Его лишат дееспособности — и все, он обречен. И я, конечно, очень извиняюсь, но где вся эта грандиозная помощь, когда этот ребенок растет в своей родной семье? Почему мы готовы помогать семье, воспитывающей чужого ребенка, но не готовы поддержать воспитание ребенка-инвалида в родной семье, не вынуждая ее — зачастую от безысходности — отдать ребенка государству?
Вся система выстроена под то, чтобы не иметь людей с инвалидностью. Если наше руководство хочет, чтобы американцы не забирали наших детей, оставшихся без опеки родителей, детей с инвалидностью, то надо было сначала решать проблемы этих детей, а потом уже принимать такой закон.