Квентин Тарантино о любви, низкой культуре и новом фильме "Джанго освобожденный", который на этой неделе выходит на наши экраны
Любой кинофильм, в котором есть хотя бы нечто, напоминающее картины Федерико Феллини, называют felliniesque. Это слово уже вошло в словарь английского языка, наравне со словом-определением hitchcockian, закрепляющим за мастером саспенса Хичкоком непреходящее влияние на поколения кинематографистов.
И Хичкок, и Феллини заслужили это, поставив множество фильмов. Термин tarantinoesque появился в профессиональном кинолексиконе еще до того, как сравнительно молодой режиссер (ему будет 50 в марте нынешнего года) поставил всего лишь свой восьмой по счету полноценный художественный фильм "Джанго освобожденный", который обещает стать самым кассовым фильмом Тарантино. Его американские сборы уже перевалили за 100 млн долларов, а мировой прокат только начинается.
В чем секрет такой особой популярности Тарантино? Поскольку "вначале было слово", осмелюсь предположить, что секрет уникальности таланта режиссера лежит в его литературном даре. По иронии судьбы, пока что единственный "Оскар" Тарантино был присужден ему не за режиссуру, а за оригинальный сценарий к его второму большому фильму — "Криминальное чтиво" (1994).
Несмотря на выразительную визуальную сторону его ранних картин, завораживали в них все же слова, составленные в предложения в совершенно особом, оригинальном ритме.
Тарантино иногда говорит, что он вообще-то в первую очередь писатель, ставящий фильмы по своим сценариям. Это кто как воспримет, но скажу, что только Тарантино может сойти с рук употребление политически некорректного слова-табу "ниггер" более 100 раз в течение одного фильма "Джанго освобожденный". Причем звучит оно из уст как белых расистов, так и рабов-негров. Что не помешало афроамериканцам составить до 30 процентов аудитории фильма в Америке. Более того, после этого фильма Тарантино может быть объявлен "почетным чернокожим", поскольку в "Джанго освобожденном" заглавный освобожденный раб Джанго (Джейми Фокс) перестреляет столько рабовладельцев, а вместе с ними и верного белому плантатору черного раба-капо (Самюэл Л. Джексон), что некоторые уже называют картину "черным реваншем".
Но успех и важность фильма, безусловно, коренятся в другом. Избрав внешне легкую кинематографическую форму спагетти-вестерна, в котором множество перекличек с работами великого мастера этого жанра Серджо Леоне и других заметных авторов, в том числе и режиссера первого "Джанго" Серджо Корбуччи, Тарантино напоминает Америке о ее родовом позоре — рабстве негров. Только делает он это не так, как классик Стивен Спилберг в его новом фильме "Линкольн", где президент Линкольн исторически точно, но кинематографически дидактично тоже борется с рабством.
Втянув зрителя своими чисто кинематографическими приемами в созданный им мир спагетти-вестерна, который начинается прямо с титров, выполненных в стиле фильмов Леоне, Тарантино выставляет рабовладельческий Юг США как сборище жестоких негодяев и ублюдков, вовсе не заслуживающих права на существование. Этот "приговор" и приводит в исполнение Джанго в гиперболизированном фестивале обратного насилия.
Интересно, что если чисто физически реванш осуществляет негр Джанго, то проводником антирабовладельческой и в чем-то даже антиамериканской философии у Тарантино становится герой-европеец. Персонаж, которого в "Джанго освобожденном" блистательно играет Кристоф Вальц (удостоен "Оскара" за роль нациста-расиста оберштурмбанфюрера СС в фильме Тарантино "Бесславные ублюдки".— "О"), при всех его человеческих недостатках, четко знает, что один человек не может владеть другим. И, думаю, эта идея Тарантино распространяется за пределы прямого рабовладения и перекликается с сегодняшним закабалением людей корпорациями, ипотеками и прочими атрибутами "свободного мира".
Так что только Тарантино умеет делать кино абсолютно tarantinoesque.
О том, как и почему он это делает, мы и говорили с Квентином в Нью-Йорке накануне мировой премьеры "Джанго освобожденного".
— Очевидный вопрос, Квентин. Что побудило взяться за такую тяжелую тему, пусть поданную в обычной серьезно-комической манере?
— Идея рассказать историю о рабстве в Америке, о ее расистском прошлом, поместив ее в рамки поджанра спагетти-вестерна, мне показалась подходящим способом представить материал. С одной стороны, у меня было желание создать захватывающий фильм, который люди захотели бы посмотреть. И на этом фоне исследовать разные аспекты рабства.
Делать фильм об этом периоде и быть при этом американцем — не просто.
В спагетти-вестерне есть некая оперная, что ли, сторона. Этакие чрезмерные эмоции. А то, что мы показываем в фильме, и есть реальность запредела. И в чем-то даже сюрреалистичность. Поэтому я мог себе позволить даже юмор висельника. Но я, как известно, всегда стараюсь уравновесить юмор и серьезное в своих фильмах. И эмоции тоже стараюсь сбалансировать. Мол, сначала почувствуйте вот это, а потом, пожалуйста, вот то... Так это, по моему убеждению, и должно работать.
— Как охарактеризовать так называемый мир Тарантино?
— Это хороший и даже забавный вопрос... Я работал продавцом в видеомагазине очень долгое время. Ты быстро привыкаешь делить фильмы по категориям. Этот идет в секцию драмы, а тот — в секцию комедии. И мне приходилось делать выбор категории. Вот вроде я вышел из секции драмы и как бы ею и занимаюсь. Я горжусь тем, что в моих фильмах смешные моменты не менее смешны, чем в самых популярных комедиях, что идут в том же мультиплексе, что и мои картины. Но мои фильмы все же не комедии, потому что многое в них далеко не смешно. Я не хочу, чтобы все у меня в фильме выглядело легковесным. Поэтому я считаю мои фильмы драмами. Но в рамках драмы я выжимаю из комедии все, что могу. Не могу совладать с собой. Это получается как-то само.
Если бы я расставлял свои фильмы в добрые старые времена, то поставил бы их на полку драмы. Но лучше всего было бы иметь специальную полку Тарантино...
— ...А я, между прочим, видел такую полку фильмов Тарантино в одном из лучших специализированных видеомагазинов в Лос-Анджелесе...
— ...Вот именно...
— В "Джанго освобожденном" много серьезного. Вот, например, мотив мести Джанго своим угнетателям...
— Нет, я думаю, что в восприятии моего фильма с этим небольшой перебор. Джанго ведь просто хочет спасти свою женщину. А люди говорят, что это месть, потому что насмотрелись фильмов. В том числе и моих. Конечно, в картине есть элемент реванша, возмездия. Большинство фильмов-экшен построены на этом. История будет cool, если ты сможешь ее интересно рассказать.
— Что можно сказать о Тарантино как об актере?
— Не знаю... Я уже давно не увлечен актерством. Меня это больше не заводит. Я сыграл в "Джанго..." по чисто практическим причинам, не хотел связывать еще одного актера ожиданием, ведь эта сцена снималась на седьмом месяце нашей работы. Поэтому я быстро и без сожаления взорвал себя, как это требуется по сценарию.
— Как получается быть одновременно и сценаристом, и режиссером?
— Ну, говоря по правде, когда я пишу свои сценарии, я редко думаю о режиссере Тарантино. Не то чтобы мне не приходили в голову некоторые чисто кинематографические сцены. Но я и не стараюсь положить это на бумагу. Когда я пишу, то стараюсь создать чисто литературное произведение. И это вполне достаточное для меня художественное самовыражение. Я буквально чувствую, что то, что написано, можно пускать прямо в печать и на этом закончить. И никакого кино не надо!
Конечно, я так никогда не поступаю. Я всегда ставлю фильм. Но я должен чувствовать себя достаточно комфортно как автор текста. Потом, когда начинается препродукция, режиссер постепенно начинает вытеснять писателя. А после репетиций с актерами я уже никогда не встречаюсь с писателем Тарантино, разве что там-сям надо переписать пару реплик. Или новая идея приходит в голову. Иногда сама натура подсказывает новое видение сцены. Но я чувствую при этом лишь то, что снимаю фильм. Но от того, что я знаю историю вдоль и поперек, поскольку сам написал ее, мне куда проще работать, чем режиссерам, которые зависят от сторибордов (то есть от раскадровки.— "О").
Я вообще сторибордов не делаю. Не люблю, чтобы кто-то, пусть даже хороший художник, "ставил" за меня сцену.
— В "Джанго..." огромную роль играет визуальное решение фильма, в котором читаются эпические панорамы фильмов Леоне. Другие влияния тоже очевидны. В чем визуальная концепция "Джанго освобожденного"?
— Я хотел, чтобы первая половина фильма выглядела как вестерн 70-х годов или спагетти-вестерн. Но ближе к плантации мистера Кэнди (Леонардо Ди Каприо) я хотел, чтобы картина чувствовалась как студийный фильм 40-х годов прошлого века. Как голливудский фильм Макса Офюльса или Джозефа фон Стернберга. Я хотел, чтобы декорации были шикарными, огромными. Чтобы можно было краном панорамировать вверх и вниз по широким лестницам особняков.
— Обвинения в кровожадности уже прозвучали, ведь в "Джанго..." кровь льется ручьем...
— ...Кровь... Ну, в некоторых случаях можно себе позволить пустить кровь. Если бы я снимал романтическую комедию с Кейт Хадсон, то крови бы не было. Ладно... Я и романтическая комедия? Однако никогда не говори "никогда".
— Могу представить ваш дом, забитый дисками с кинофильмами, пластинками, десятками дистанционных управлений...
— На самом деле не совсем так. Да, мой дом полон всякого такого добра. Но моя рабочая комната, мой кабинет не забит ничем. Мне нужно пространство для мышления. И еще для движения, потому что я, когда думаю, хожу из угла в угол. Зато рядом с моим кабинетом у меня комната для звукозаписей. Она больше похожа на магазин старых пластинок. Там я слушаю музыку, когда думаю о фильме. Подбираю звуковое сопровождение к картине. У меня большая спальня. Я довольно много пишу на балконе, который прилегает к спальне. Она тоже не забита по сравнению с остальным домом.
— Тарантино — это культурный феномен. А какие у этого феномена отношения с культурой?
— Мой друг актер Кристоф Вальц — человек высокой культуры. Он ее пропагандист. А я — пропагандист низкой культуры. Но я уважаю и культуру высокую. А Кристоф интересуется низкой. Так мы и подпитываем друг друга своими разными культурами. Он таскает меня по операм и балетам и это очень мило с его стороны.
— В ваших картинах много насилия, но есть и любовь. Как у вас с этим, можно спросить?
— Ну, я гонялся за любовью. Иногда догонял. Были и ситуации, когда меня отвергали, а я не сдавался и добивался взаимности.
— Хотя ваш жанр — это "Тарантино", но все-таки есть ощущение, что вам нравится варьировать жанры — есть военный фильм, криминал, а вот теперь и вестерн. Что дальше, мюзикл?
— Пока не знаю, что будет дальше. Не уверен, что хотел бы поставить мюзикл. Хотя во всех моих фильмах есть большой музыкальный номер. Но здесь я полностью свободен в том, как я его ставлю. В лучшем случае могу себе представить, как подберу несколько песен, которые люблю, и сооружу историю вокруг них. Но посмотрим...
— Принято считать, что вдохновение для своих фильмов вы черпаете в других фильмах. А как быть, скажем, с литературой?
— Ну, в "Джанго..." это не очень чувствуется, зато в других моих картинах присутствует литературное влияние. В них есть нечто вроде романной структуры с главами и тому подобным. Я всегда удивляюсь тому, как романисты создают свои новые миры. И тоже стараюсь создать свой собственный мир.