Неистовый реформатор
"Художники театра Голейзовского" в галерее "Элизиум"
Выставка графика
В ЦДХ в галерее "Элизиум" проходит выставка "Художники театра К.Я. Голейзовского. 1918-1932", на которой балетный театр эпохи авангарда сконцентрирован вокруг фигуры гениального балетмейстера и представлен со всей возможной полнотой. По эскизам и фотографиям историю танца изучала ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Сначала придется объяснить, кто такой Голейзовский: имя хореографа известно разве что закоренелым балетоманам. А ведь это гений, причем самый невезучий из балетных гениев, перепаханных советской властью. Почти всю свою долгую жизнь (1892-1970) он ставил "побочные продукты" — танцы в кино, в операх, для цирка, мюзик-холла, эстрады. Работал на периферии. В центре балетной жизни этот реформатор всего и вся (танцевального языка, сценического костюма, сценографии, театрального пространства, принципов светового оформления, законов движения) оказывался дважды: в эпоху авангарда и во времена оттепели, в первой половине 1960-х. Второе пришествие Голейзовского (впрочем, краткое и эстетически более однородное) еще помнят живые свидетели. Первый же период — могучий, бурный, плодотворный, вобравший в себя столько стилей, сколько дягилевская антреприза накопила за все 20 лет своего существования,— не вполне изучен даже балетными историками. Слишком уж деятельным был этот бескомпромиссный новатор, разрывавший отношения с театрами и студиями так же быстро, как создавал новые: с первых же постановок неудержимый в своих фантазиях Голейзовский оказался неприемлем для рутинеров и столь же притягателен для приверженцев актуального искусства.
И это не только юные студийцы, не только ведущие балерины Большого, готовые танцевать у Голейзовского, где бы он ни ставил, и даже не нарком Луначарский, покровительствующий хореографу. Художники — от Пожидаева до Эрдмана — преданно сотрудничали с ним, переходя из театра на эстраду, даже переезжая в другие города. В их эскизах — энциклопедия той неистовой балетной эпохи, в которой перемешались символизм, импрессионизм, кубизм, футуризм, сатирические шаржи и вполне реалистический гротеск. В центре экспозиции — главное творение хореографа Голейзовского и художника Эрдмана: балет "Иосиф Прекрасный", поставленный в Большом в 1925 году вопреки противодействию руководителей труппы. Постановка сохранилась не только в эскизах, но и в фотографиях: полуобнаженные тела, прикрытые геометрическими деталями костюмов, танцуют в трех измерениях, используя перепады высот сценических конструкций — в "Иосифе" впервые было применено конструктивистское оформление. Еще эффектнее выглядит "Фавн" Дебюсси (ответ Голейзовского Нижинскому), сохранившийся лишь в графике Галаджева: групповые барельефы фигур, обтянутых лишь веревками, вздымаются пирамидой под самые колосники.
С известными художниками на равных перекликаются вовсе неизвестные имена. Нина Сибирякова-Голейзовская, ученица Поповой и Родченко, первая жена хореографа, представлена сферическими эскизами к "Восточному танцу" мужа — бесподобно-динамичными, летящими объемами. Любимый танцовщик Голейзовского, подкидыш Василий Ефимов, писал футуристические ню редкой экспрессивности. Сам Голейзовский, частенько оформлявший свои постановки, работал во всех стилях — в зависимости от жанра спектакля: его сочные, детально проработанные костюмы к "Арлекинаде" оказываются гротесковыми портретами персонажей, а живописные переплетения обнаженных фигур могут служить пособием к еще не поставленному танцу.
К выставке в "Элизиуме" (один зал, сотня экспонатов — из Театрального музея им. А.А. Бахрушина, Музея Большого театра, РГАЛИ, большая часть — из собрания наследников Голейзовского) галерея выпустила толстенный каталог, в котором репродукций вдвое больше, чем в экспозиции. Но главное — в нем буквально по дням прослеживается и комментируется творческий путь Голейзовского, начиная с первых "Танцев сумасшедших", исполненных им самим в 1910 году, до балета "Кармен", премьера которого в Московском художественном балете (нынешний музтеатр Станиславского) в 1932 году так и не состоялась. И это бесценное исследование останется лучшим памятником недолговечной выставки, которая превратила события 90-летней давности в факт современной художественной жизни.