Шутка времен социализма про то, что "первое лицо района - первый секретарь обкома, а второе - не его заместитель, а водитель первого секретаря" обязана своим появлением не партийной номенклатуре, а автомобилю. По крайней мере, в России подобная "субординация" прижилась еще задолго до установления советской власти, и такая личность, как князь Владимир орлов, возивший последнего русского царя, - лучшее тому подтверждение.
Действительно, трудно себе представить, чтобы сидящий на козлах императорской кареты кучер носил бы дворянский титул и одновременно являлся бы доверенным лицом монарха. Автомобиль - другое дело. Крутить руль и орудовать рычагом перемены скоростей - это вам не за вожжи держаться.
Поначалу Николай II терпеть не мог автомобили. Когда в 1902 году один из первых крымских автомобилистов подал царю "челобитную" о разрешении на езду, он ответил: "Пока я живу в Ливадии, автомобили не должны появляться в Крыму".
Еще в 1896 году во время посещения Всероссийской выставки в Нижнем Новгороде он совершенно равнодушно глядел на демонстрацию в действии первого российского автомобиля, зато потом с радостью отправился в павильон винодела Льва Голицына. Пять лет спустя министр императорского двора барон Фредерик с первым из придворных приобрел "самодвижущийся экипаж" - паровой Serpollet. Французский паровик ломался как по расписанию. Так, во время поездки на охоту "Серполле" заглох, перегородив дорогу самому царю, и машину пришлось оттолкать на обочину - вся свита проехала мимо, высмеивая Фредерикса. В другой раз барон пригласил Николая II совершить с ним поездку. Тот, по воспоминаниям, "согласился, правда, без особого энтузиазма". Проехав лишь несколько метров, "Серполле" опять встал, и пришлось посылать за лошадьми.
Мне жаль было царя
При дворе последнего российского императора наш герой оказался практически одновременно с описываемыми событиями. Не появиться он там просто не мог - придворная карьера ему была написана на роду. Отец, Николай Алексеевич, еще в 1846 году был определен флигель адъютантом к Николаю I, а дед, Алексей Федорович, вообще дослужился до главного начальника III отделения Собственной ЕИВ канцелярии, сменив на этом посту Бенкендорфа. Прадед, Федор Григорьевич, и вовсе приходился родным братом Григорию Орлову - фавориту Екатерины II и Алексею Орлову-Чесменскому, тому самому коннозаводчику, основавшему породу орловских рысаков.
7 января 1901 года Владимир Николаевич Орлов в чине штабс-ротмистра был "отчислен от строя" Первого гвардейского конного полка и назначен помощником начальника канцелярии Императорской главной квартиры. К слову, ничего общего с жилплощадью у этого ведомства не было - так именовалось особое учреждение при императоре, созданное для исполнения его личных поручений. Там и начал свою придворную карьеру 33-летний Орлов. В его обязанности входила работа с бумагами, доклады непосредственным начальникам, а потом и самому Николаю II. Поначалу Орлов долго не мог привыкнуть докладывать царю тет-а-тет:
"Так как я всегда был страшно застенчив, то для меня это было просто тяжело. Когда я был у государя, то просто с меня лил холодный пот, и я весь дрожал. Но государь смотрел на меня своими добрыми глазами, и я видел в нем столько доброты, что почувствовал себя лучше". В 1903 году он получил флигель-адъютанта - самое младшее свитское звание, а к докладам прибавились совместные трапезы с царской семьей: "На дежурствах я часто обедал и завтракал у государя; сначала мне это было очень тяжело, ибо я ужасно стеснялся и чувствовал себя отвратительно, но потом мало по малу это стало проходить".
Но выделиться из всех придворных Орлову удалось не своей скромностью и застенчивостью, а наличием автомобиля, который в отличие от паровика Фредерикса ездил и не ломался. В нулевых годах ХХ века орловских рысаков начинали теснить железные, поэтому Владимир Николаевич очень своевременно обзавелся автомобилем. Свое отношение к "моторам" изменил и царь, которого иногда катал его младший брат Михаил. Первым августейшим пассажиром орловского авто стала императрица Александра Федоровна, которой Орлова "сосватала" княгиня Орбельяни. Произошло это, судя по записям в дневнике Николая, 7 июня 1905 года: "Аликс уехала в Царское в моторе кн. Орлова для посещения школы нянь и лазарета". Через два дня другая запись: "В 3 часа отправились на моторе Орлова в Гатчину через Красное". Сам Орлов описывал эти поездки более эмоционально: "Я отказаться не мог и, конечно, согласился, но хотя я правлю отлично своим автомобилем, все же ответственность настолько велика возить своих царя и царицу, что я прямо трусил и всю ночь спал лихорадочным сном. Поездка обошлась очень благополучно, и через несколько дней государь захотел тоже поехать. Слава Богу, все эти поездки, кои стали многочисленны, обошлись все благополучно. У нас не было ни одного несчастного случая с проезжающими вообще; конечно, я был крайне осторожен всегда, ибо считал, что нельзя царю давить своих подданных. Государь и императрица всегда были так добры, что каждый раз меня горячо благодарили. Государь при этих поездках отдыхал; это был чистый отдых для него, и потому, несмотря на то, что многие мне советовали выдумывать порчи в моих машинах, я это не делал, ибо мне жаль было царя; я за него радовался, когда он хоть немного повеселится или отдохнет. Мы ездили в Ропшу на пикники, в Гатчину к императрице Марии Федоровне и к войскам в Красное, в Ораниенбаум и за Ораниенбаум. Словом, много и часто".
Стал преданной собакой их величеств
Придворные не на шутку обеспокоились таким положением дел. "Фаворит же теперь кн. Орлов, который ежедневно катает царскую чету в своем автомобиле. Это единственное теперь их увлечение и развлечение", - с нотками зависти записала в дневнике приближенная ко двору Александра Богданович. Автомобили, или как их называл Николай "моторы", благодаря поездкам с Орловым вошли в повседневную жизнь царской семьи, став ее неотъемлемой реалией. Государь даже придумал новый глагол - "помоторить", означавший бесцельную автомобильную поездку, только удовольствия ради. Вскоре он решил обзавестись и собственным "мотором".
Начальник канцелярии министерства двора генерал Мосолов, кстати, не завидовавший, а наоборот, симпатизировавший новому фавориту, так описал этот переломный момент: "Князь, можно сказать, не отходил от руля машин. Он возил, куда было нужно, Их Величества. Боясь покушения или несчастного случая, он не позволял своему шоферу заменять себя. Месяцев через шесть Фредерикс спросил государя, не желает ли царь приобрести сверх усовершенствованную машину.
Царь ответил с поспешностью:
- Конечно, конечно... Мы злоупотребляем любезностью Орлова, и это становится неделикатным. Закажите две или три машины. Поручите это дело Орлову. Он разбирается в автомобилях лучше всякого профессионала. Наш герой вспоминал об этом так: "Государь полюбил автомобиль и решил приобрести себе тоже несколько штук. Так как я просился в отпуск и должен был ехать лечиться в Киссинген, где я не был уже 2-й год, а это очень помогало мне от моих недугов желудочных и нервных (я там был четыре раза, и оно меня положительно воскресило), то императрица и поручила мне заехать на обратном пути в Дармштадт, где повидаться с ее братом и с ним переговорить о моторах "Оппель", кои ему нравились, и о коих он много говорил ее величеству".
Однако фаворитами царского гаража стали не родные Алисе Гессенской "Опели", а французские Delaunay-Belleville. Первым стал "Делонэ" с кузовом трипль-фаэтон, позже к нему добавились ландоле и лимузин.
Всего же к 1910 году гараж насчитывал более двух десятков самых разных машин. Сам князь к тому времени уже не возил царя, доверив руль Адольфу Кегрессу - шофер у Николая II тоже был из Франции. Поначалу Орлов ездил с ним вместе, и только убедившись в навыках Кегресса, полностью передал ему управление. Царь быстро приучил француза к русской привычке быстро ездить, о чем можно узнать из мемуаров дворцового коменданта генерала Воейкова: "Машиной Государя управлял Кегресс, ездивший с необыкновенной быстротой. На мои замечания относительно такой быстрой езды Кегресс всегда возражал, что Государь это любит". Степень доверия к Кегрессу была настолько велика, что начальник дворцовой полиции Герарди в 1907 году подписал ему разрешение на ношение револьвера во время поездок с царем.
Посадив за руль Кегресса, Владимир Николаевич стал своеобразным куратором Собственного Его Императорского Величества Гаража, решая все связанные с ним проблемы, включая такие, как, например, увеличение штата мыльщиков, в содержании которого ему отказал Кабинет ЕИВ. "В случае же отказа таковое я приму на свой личный счет, ибо не могу доложить Государю, что карета грязная из-за отказа Кабинета", - описал Орлов управляющему кабинета генералу Волкову и получил в итоге требуемое содержание. Но когда в 1916 году в гараже провели ревизию, вскрывшую множество финансовых нарушений, на свой личный счет князю пришлось принять уже реальные убытки по неудачной покупке двух автомобилей, заменив их в гараже собственным относительно новым "Мерседесом" 1914 года выпуска. "Человек прямой, гордый, всей душой преданный императору", - так охарактеризовал князя французский посол Морис Палеолог. Николай II отвечал взаимностью, по крайней мере, об этом писал сам Орлов: "Мне казалось, что государь и императрица меня полюбили, и я стал еще более преданной собакой их величеств, если только можно это сказать".
О недоимках пишет министр
"Культурный, любивший острое словечко князь имел большой и заслуженный вес, - снова цитата Мосолова. - Без всякой заботы о личной карьере он был одинаково предан царю и идее монархизма в лучшем и наиболее возвышенном смысле. Состоя в переписке с видными политическими деятелями, он был хорошо осведомлен об окружающей его действительности и один из всей свиты был политически зрелым человеком". Вместе с политическим весом появился и избыточный. Если на ранних фотографиях Орлов-конногвардеец отличается лишь плотным тело сложением - все-таки участник летних Олимпийских игр 1900 года в конном спорте, где, в том числе, важен и вес наездника, то Орлов придворный выглядит уже откровенно разжиревшим. Вне двора князь жил на широкую ногу, без излишней скромности. По воспоминаниям того же Мосолова, "Ольга Орлова любила приемы у себя на Мойке. Особняк этот по внутренней обстановке походил на музей. У нее собирались дипломаты и дамы, щеголявшие в платьях от лучших портних Парижа". Ольгу Константиновну увековечил на холсте Валентин Серов, но современники считали портрет сарказмом над княгиней, изображенной в претенциозной позе с обнаженными плечами, жеманно выставленной ножкой и в непропорционально большой шляпе. Последнюю не забыл помянуть в мемуарах другой любитель забав с авто - князь Феликс Юсупов, тем самым сразу дав понять читателю, о ком ведет речь. "Серов не торговал талантом и заказ принимал, только если ему нравилась модель. Он, например, не захотел писать портрет великосветской петербургской красавицы, потому что лицо ее счел неинтересным. Красавица все ж уговорила художника. Но, когда Серов приступил к работе, нахлобучил ей на голову широкополую шляпу до подбородка. Красавица возмутилась было, но Серов отвечал дерзостью, что весь смысл картины - в шляпе". Самой княгине, портрет, видимо, тоже пришелся не по душе, и через год после смерти Серова она сдала его в Русский музей Императора Александра III. Изнанку роскоши обнаруживает переписка князя с министром внутренних дел Столыпиным, требовавшим уплаты в казну недоимок на сумму более ста тысяч рублей: "Если Вам официально по делу о недоимках пишет министр, что совершенно необычно, то сделал он это исключительно из любезности, так как дело дошло до того предела, когда по закону обязательны меры принудительные".
Хотел разлучить папу с мамой
Из школьного курса истории всем нам хорошо известна формула: "Вассал моего вассала - не мой вассал". К началу ХХ века российская монархия уже не жила по таким средневековым понятиям, но кое какие принципы вассалитета все еще использовались, что и ощутил на себе наш герой в 1915 году. К тому моменту фаворитом царской семьи стал Распутин, которого Владимир Николаевич невзлюбил с первого дня. "Все усилия князя Орлова привели лишь к тому, что царица, считавшая всех врагов Распутина своими личными врагами, возненавидела его, а царь, хоть наружно не изменял прежнего доброго отношения, но уже, под влиянием жены, был готов в каждую минуту отвернуться от него". Так описывал трагедию князя протопресвитер Русской армии Шавельский. Он же отметил в царе одну любопытную черту характера: "Государь подвергал людей опале спокойно, без терзаний, успокаивался быстро и крепко забывал своих недавних любимцев". Так произошло и с Орловым. К чести князя, ведя подковерную борьбу, он оставался честен до конца. "Я много дал бы, если бы имел какое-либо основание сказать, что Императрица живет с Распутиным, но по совести ничего подобного не могу сказать", - такую фразу приписывают Владимиру Николаевичу. Но честность - не лучший инструмент в дворцовых интригах. Вдобавок, у Орлова появился другой соперник - генерал Воейков. Оба метили на место министра двора, которое по причине преклонного возраста барона Фредерикса вот-вот должно было освободиться. Воейков доносил императрице все орловские высказывания, пока ее терпение не лопнуло, и она потребовала удалить князя. Царь безропотно согласился. Сообщая великому князю Николаю Николаевичу о назначении его наместником на Кавказе, Николай II приписал такой postscriptum: "Что касается Владимира Орлова, которого ты так любишь, я отдаю его тебе". Об опале он узнал неприятным образом: увидел, что император вычеркнул его фамилию из списка лиц, призванных занять место в царском поезде. Князь воздержался от упреков и отправился в Тифлис. Шавельский вспоминал потом, как царский духовник рассказывал ему, что "царские дочери на уроке Закона Божия говорили ему: "Князь Орлов очень любит папу, но он хотел разлучить папу с мамой". Единственным способом избавиться от влияния Распутина на царскую семью князь считал отправку императрицы в монастырь...
После февральской революции Владимир Николаевич последовал за великим князем в имение Чаир в Крыму. Там же весной 1917 года воссоединилась вся семья Орловых, где Владимир Николаевич и Ольга Константиновна присутствовали на свадьбе их единственного сына Николая. Вскоре он оставил Ольгу, увлекшись 36-летней Елизаветой Людерс-Веймарн - вместе они покинули Россию в начале 1919 года, а на следующий год обвенчались во Франции. Умер князь Орлов 29 августа 1927 года в Париже.
ИМПЕРАТОР со своим окружением: командир Собственного ЕИВ Конвоя граф Александр Николаевич Граббе, князь Орлов и дворцовый комендант генерал Владимир Николаевич Воейков. Фото сделано в Ливадии.
КНЯЗЬ ОРЛОВ начал службу в 1889 году корнетом в Лейб-гвардии Конном полку, дослужился к 1915 году до генерал-лейтенанта и 31 марта 1917 года был уволен c военной службы по болезни с мундиром и пенсией.
НА ОХОТЕ в Спале осенью 1912 года: Николай II, князь Орлов, князь Белосельский, неустановленное лицо, флигель-адьютанты Дарман и Дрентельн, барон Фредерикс.
СВАСТИКА стояла на нескольких Delaunay-Belleville 45. Этот символ любили в царской семье, так, императрица использовала его как личный знак и символ-оберег. Фото сделано 29 августа 1913 года в Красном Селе, Николай II что-то передает Владимиру Николаевичу из рук в руки.
УВЛЕЧЕНИЕ автомобилями порой имело и негативные последствия.Газета New York Times писала в номере от 29 июля 1907 года: "Во время автомобильного пробега князя Орлова между Фонтенбло и Парижем автоненавистник метнул в него большой камень, сломавший князю челюсть. Нападавший скрылся".
ЧЛЕНОМ ИРАО князь Орлов являлся с 1905 года, когда Российское Автомобильное Общество еще не носило титул Императорского. В ИРАО состояли многие придворные, не чуждые автомобилизму, кроме личного шофера царя Кегресса. На фото Адольф Кегресс и князь Орлов около ландоле Delaunay-Belleville 70HP.
АДОЛЬФ КЕГРЕСС проявил себя не только в качестве водителя Николая II, но и как изобретатель автомобильных саней. В 1913 году князь Орлов лично испытывал на бездорожье автосани Mercedes c лыжами и полугусеничным движителем конструкции Кегресса.
PRINZ WLADIMIR ORLOFF часто встречается в "гроссбухе" компании Daimler-Motoren Gesellschaft. Именно Владимир Николаевич решал все вопросы по выбору и покупке автомобилей для гаража Николая II.
ПОРТРЕТ ОРЛОВОЙ кисти Валентина Серова был написан в интерьере особняка на Мойке, 90. Здание сохранилось до сих пор, портрет находится в Государственном Русском музее, а потомки Орлова завещали России некоторые вещи из семейной коллеции, которые сегодня можно увидеть в Эрмитаже.