Премьера театр
На новой сцене МХТ имени Чехова в рамках проекта "Французский театр. Впервые на русском" показали премьеру спектакля "Предел любви" по пьесе и в постановке французского режиссера Паскаля Рамбера. РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ лишний раз убедился в том, что между русским и французским театром есть непримиримые противоречия.
Работа над спектаклем "Предел любви" проходила в два этапа. Так и было задумано: проект "Впервые на русском" предполагал, что сначала французские режиссеры после пары недель репетиций с артистами МХТ показывают эскизы спектаклей по ранее не ставившимся в России французским пьесам, и те из них, которые театр признает перспективными с точки зрения проката в репертуаре, превратятся в полноценные спектакли. Итог проекта на сегодня — четыре спектакля на новой сцене Художественного театра.
Про написанный для двух актеров среднего возраста "Предел любви" хочется сказать, что промежуточного, пробного этапа работы можно было и не требовать, сразу приняв материал к постановке. Тема для театрального вечера уж больно благодатная: расставание супругов после долгих лет совместной жизни. "Предел любви" начинается с того, что муж сообщает жене, что их любовь умерла и теперь им предстоит расстаться. Они многое выскажут друг другу, но так до конца и не поймешь, много ли мы узнали про эту семью или нет. Услышим про троих детей, про подробности интимной жизни и про какие-то частности их общего прошлого. Но Паскаль Рамбер словно блуждает вокруг главного, накручивая упреки и объяснения на ту самую тайну, которую невозможно раскрыть напрямик: почему любовь была, а теперь ее нет?
Наверное, именно тем, что автор считает "пределом любви" потерю способности к диалогу, объясняется форма, в которой написана эта пьеса. Текст состоит из двух очень длинных монологов: сначала он говорит, а она слушает, потом наоборот. Премьера "Предела любви" в авторской постановке состоялась летом прошлого года на Авиньонском фестивале. Спектакль тот оказался предельно скуп и строг: актеры предельно сосредоточенно произносили свои монологи, обращая их не столько друг другу, сколько напрямую зрителю, или, правильнее будет сказать, пустоте. Как часто случается, если речь идет о французской драматургии, важнейшим оказывается сам феномен языка — многословие кажется необходимым, герои много говорят о словах, и сама любовь недвусмысленно уподоблена языку. Можно сказать, что текст страдает вместо персонажей и даже вместо актеров.
В России, конечно, такой номер не пройдет. Возможно, что с Евгенией Добровольской и Андреем Кузичевым Паскаль Рамбер и хотел бы воспроизвести рисунок своего французского спектакля. Но если и начал это делать, то вовремя понял, что не получится. Что русские артисты не отдадут языку право переживать драмы своих персонажей и что они хотят общаться на сцене не с пустотой над головами зрителей, а друг с другом. Важно еще, что лучшие из них — а Евгения Добровольская именно к числу лучших и относится — не просто хотят, но и по-настоящему умеют вести сценический диалог. Именно в два диалога превратился в Художественном театре "Предел любви" Паскаля Рамбера.
Вернее сказать так: в диалог и монолог. Когда в качестве интермедии между текстами мужа и жены на сцену, оформленную в виде репетиционного зала с балетными станками, зеркалами и пианино, высыпает целый детский хор, чтобы спеть лирическую песенку, мы понимаем: это сделано для того, чтобы беззаботность детей оттенила безысходность взрослых. Но еще и для того, чтобы отделить один жанр от другого. Пока говорит персонаж Андрея Кузичева, мы смотрим попеременно то на мужа, то на жену — они не сводят друг с друга глаз, и кажется, что между их взглядами зажат какой-то невидимый шест, который они, перемещаясь по сцене, не должны уронить. Когда же он все-таки "падает" и слово отдано героине Евгении Добровольской, мы смотрим уже только на нее: актриса восхитительно ведет свою партию, это воплощение одновременно цепкости и беззащитности, мстительности и надежды на примирение, насмешливости и обидчивости.
Другое дело, что пресловутая "правда жизни", к которой устремились актеры МХТ, трудно согласуется с формой пьесы. Конечно, если судить "по правде", она не может столько раз готовиться ответить в диалоге — и столько раз осекаться. Да и он вряд ли может выдержать роль пассивного слушателя, одного из зрителей ее монолога. Нет сомнения, что многие зрители найдут в истории супружеской пары переклички с собственным опытом — и в этом залог зрительского успеха. Но коль скоро речь идет об экспериментальном проекте, вывод можно сделать следующий: хороших русских актеров не обучишь играть на французский манер, но и французскую пьесу русскими ключами не открыть.