Премьера кино
Завтра в прокат выходит "Самый пьяный округ в мире" (Lawless), снятый австралийцем Джоном Хиллкоутом по сценарию Ника Кейва на основе романа, написанного внуком одного из трех героев — братьев-бутлегеров, поставивших самогоноварение на широкую ногу в Виргинии 1931 года. То, что режиссера Хиллкоута история интересует прежде всего как история насилия, не в первый раз заметила ЛИДИЯ МАСЛОВА.
"Самый пьяный округ в мире" во многом напоминает снятый Джоном Хиллкоутом в 2005 году по сценарию того же драматурга вестерн "Предложение" (The Proposition) — и сюжетом о взаимоотношениях между братьями, и обилием крови, и винтажной визуальной стилистикой того же оператора-француза Бенуа Деломма. Однако надо признать, что "Предложение" производило более энергичное и свежее впечатление, а "Самый пьяный округ" при всех его достоинствах выглядит уже немного банальным и зависимым от кинематографических клише — несмотря на то что в мемуарном романе Мэтта Бондуранта "The Wettest County in the World" (давшем русское прокатное название фильму) описаны самые настоящие события, в которых участвовали его предки.
Режиссер решил назвать свой фильм коротко и жестко — Lawless ("Вне закона"), и действительно, действие происходит в царстве беззакония, где каждую секунду кто-нибудь что-нибудь да нарушает. В этом беспределе чувствуют себя как рыбы в воде три брата Бондурант, овеянные в глазах местных жителей (что самое приятное, прежде всего женского пола) романтическим ореолом самых плохих парней на деревне, которых никто не может победить и которые скоро планируют контролировать 80% нелегального алкогольного рынка. Если, глядя на играющего старшего брата англичанина Тома Харди, в непобедимость семейки Бондурант еще можно поверить, то младшенький (Шайя Лабаф) производит уже гораздо более легкомысленное и инфантильное впечатление довольно пугливого и не слишком сообразительного юноши, а средний (Джейсон Кларк) мнется в основном на втором плане, налегая на алкоголь домашнего производства, чтобы хоть немного успокоить расшатанную после войны психику. У него даже не хватает моральных сил на личную жизнь, имеющуюся у его братьев. Младший положил смущенный глаз на дочку священника (Миа Васиковска), играющую на банджо, а к старшему подкатывает городская фря в голубом платье (Джессика Честейн), желающая устроиться на работу в бар, где братья реализуют продукты своего производства, и намекающая на то, что в Чикаго ее много обижали злые люди. Эти две романтические линии присутствуют в фильме исключительно для красоты, и, прокладывая их без особого представления о конечной цели, автор сценария Ник Кейв иногда слишком увлекается тем, что вкладывает в уста персонажей лирические строчки, которые были бы уместны в его балладах, но с этого залитого кровью экрана звучат слишком сентиментально, неестественно и иногда просто глупо.
Безмятежное бутлегерское существование нарушается, когда из Чикаго заявляется на гигантских понтах противный самодовольный агент окружного прокурора (любимчик Джона Хиллкоута Гай Пирс), набриолиненный на прямой пробор и в неизменной бабочке. В игре Гая Пирса присутствует явный оттенок карикатуры, но это, пожалуй, и хорошо — как это часто бывает с фильмами, страдающими энергетической недостаточностью, появляющийся как черт из табакерки злодей-психопат способен оттянуть все внимание на себя и тем самым развлечь зрителя, уже начинающего томиться предсказуемостью происходящего. Персонаж Гая Пирса издевательски хохочет и отказывается понимать, когда ему объясняют, что братья Бондурант неприкасаемы, неуязвимы и чуть ли не бессмертны, потом изображает обиду, когда собеседник удивляется его непонятливости ("Думаете, я тупой?"), вообще всячески гримасничает, плотоядно хрустит печеньем и, наконец предъявив весь свой мимический репертуар, принимается за дело — приходит к братьям с вопросом: "Где самогонный аппарат?" В решимости добиться ответа он проявляет садистские наклонности — в частности, с наслаждением разбивает лицо герою Шайи Лабафа, сначала кулаком, а потом и ногой, после чего брезгливо стаскивает испачканную кровью лайковую перчатку и строит очередную виртуозную гримасу, свирепо загибая вниз уголки губ — хотя, казалось бы, физически невозможно опустить их ниже подбородка.
Сам режиссер Хиллкоут, как можно было заподозрить после "Предложения", где ни один из персонажей к концу фильма не оставался не запятнанным кровью,— тот еще садист, не хуже пирсовского представителя закона. До какого-то момента это, безусловно, притягивает, но чем больше автор увлекается, тем менее оправданным становится насилие — и, когда краски сгущаются до предела, доверие к историческому и вообще всякому правдоподобию начинает таять: например, когда в соответствии с кровожадными вкусами режиссера одному из Бондурантов перерезают горло, но все-таки потом его удается заштопать, оставив на шее эффектный шов, который он в назидание показывает другим братьям: "Будешь продолжать в том же духе — и у тебя такой будет". Продолжать в том же боевом духе бутлегерам остается недолго — с отменой сухого закона в 1933-м они превращаются в мирных, счастливо женатых обывателей, заполняющих свой досуг праздными рассуждениями о том, что "мир сильно изменился",— точно такими же, какими они заполняли промежутки между кровавыми гангстерскими разборками.