Выставка история
Государственные музейные собрания Дрездена принимают у себя выставку "Между Востоком и Западом. Сокровища Кремля от Ивана Грозного до Петра Великого". Это одно из самых статусных событий года России в Германии и ответ музеев Кремля на выставку "Кабинет драгоценностей Августа Сильного", показанную в Москве в 2006 году. Выставленная в парадных залах замка саксонских курфюрстов роскошь царского двора, на взгляд СЕРГЕЯ ХОДНЕВА, может показаться сенсационной не только европейскому зрителю.
Не то чтобы на выставке этой много вещей, которых мы не могли видеть никогда и ни за что, хотя в гостях, признаться, эти полторы сотни драгоценных экспонатов все-таки смотрятся более авантажно, чем в родных кремлевских стенах. В Дрездене с его "Зелеными сводами" знают толк в экспонировании сокровищ, и дизайн, технология, качество витрин, почти театральное владение выставочным светом — все это доведено до такого уровня маэстрии, о котором даже лучшим отечественным музеям, увы, пока остается только мечтать. Но дело даже не в этом. Все проще: то, что в обильной экспозиции Оружейной палаты зрительский взгляд, замыливающийся от созерцания центнеров драгметаллов и самоцветов, часто воспринимает по привычке как нечто само собой разумеющееся, при осмысленном и прицельном кураторском подборе приобретает совершенно другое звучание.
Поначалу на минутку возникает ощущение, что выставка на своем изысканном материале по-экспортному несложно излагает прописные истины: была-де допетровская Русь, она много контактировала с исламским Востоком, вкус к богатству у нее тоже был по-восточному избыточный. Немного загадочная держава с экзотическим великолепным двором и с экзотическими придворными обычаями, держава, владыка которой, принимая чужеземных послов, демонстративно умывал во время аудиенции поцелованные ими руки, чтобы к святости царского сана ненароком не пристало ничего поганого. Но, с другой стороны, с Западной Европой ей тоже приходилось немножко контактировать, и вот вам, пожалуйста, посольские подарки, а потом пришел Петр Великий, и все поменялось. Хотя экспонаты, оно, конечно, занимательные. Вот, скажем, золотая чарка Василия III, которую в Смуту покрали из царской казны, а потом, уже при Романовых, она, как бы мы сказали сейчас, всплыла на рынке и потом рачительным образом вернулась в кремлевские закрома. Или парадное оружие из царского "большого наряда" (естественно, восточной работы, естественно, гиперболически роскошное) — без пяти минут государственные регалии, впервые показывающиеся за пределами России. Ну, или, наконец, два знаменитых экспоната из собственного дрезденского собрания, которые символически обрамляют выставочную хронологию: золотой ковш Ивана Грозного, неизвестно как попавший в Саксонию, и сапфир в форме носа (и, надо сказать, не курносого — сотни карат), подаренный курфюрсту Августу Сильному его другом и союзником Петром I. (Тут, правда, уже возникает забавная историческая рифма: ковш был сделан из золота, захваченного Иоанном IV в Полоцке во время войны с Речью Посполитой, а Август Сильный помимо шапки курфюрста Священной Римской империи носил еще и польскую корону.)
А потом привыкаешь к предложенному углу зрения, и вдруг эта "кондовая, избяная, толстозадая" сокровищница оборачивается зрелищем рафинированной придворной культуры, которая в том числе извне, на западный взгляд, очень даже понятна, комфортна и объяснима. Да, восточных вещей (и своих, московских, изделий в ориентальном стиле, как тогда говорили, "на турское" и "на персское дело") много. Но тут же, в дрезденском замке, буквально за стеной, находится Tuerkische Kammer, "Турецкая палата", живое свидетельство того, что в то же самое время в Германии не менее жадно собирали персидский булат и оттоманские яхонты. А в густой азиатской "лепоте" тут и там явственно проступает европейская выправка: саккос патриарха Никона, сшитый из итальянской парчи, начинает походить на облачение венецианского дожа, на церковной утвари узнается ренессансный орнамент.
Стереотипное представление о допетровской эпохе, как черт ладана пугающейся всего "фряжского", тут волей-неволей перестанешь принимать всерьез. Все ж таки, скажем, парадные серебряные кубки и блюда работы маньеристских и барочных немецких мастеров в Кремле, напоминает выставка, не прятали от греха подальше, а торжественно выставляли напоказ, отважно мирясь с чеканными Венерами и Вакхами. Да и сами кремлевские мастера XVII века в общем-то не отставали: вот царская кираса, украшенная по мотивам античной мифологии, которая была бы впору хоть эрцгерцогу, вот серебряный стакан с картинками, кропотливо скопированными с западных гравюр. И тут с особенной четкостью начинаешь вспоминать и итальянизмы кремлевской архитектуры, и не самые лубочные подробности быта двора первых Романовых. Двора, где, вероятно, многие "знали по-латыням", где ценили барочные раритеты и курьезы, где держали "игрецов" на клавесине, лютне и виоле да гамбе, где царь Алексей Михайлович, ну ровно французский "краль Лудовик", услаждался балетом (кстати, еще одна закадровая культурная параллель — музыку того "Балета об Орфее" написал дрезденский капельмейстер, великий Генрих Шютц, а ставила его в Москве, очевидно, опять-таки саксонская странствующая труппа). Кажется, что даже исторические события, стоящие за экспонатами, разворачиваются необычной стороной. Вот подарок того же Алексея Михайловича патриарху Никону, драгоценное блюдо, на котором вычеканено падение Фаэтона. Уж не намек ли властолюбивому первосвятителю, в самом деле?
Вынесенная в заголовок экспозиции трескучая фраза "между Востоком и Западом" на самом деле честно наполнена содержанием: выставка не просто говорит об открытости разным культурам, но и показывает, каким витиеватым балансом эта открытость отзывалась. Как в церемониальном воинском наряде царя, где шлем был восточной работы, доспех — русской, а шитый налатник — итальянской. Или, если снизить градус парадности, как в царских карманных часах, богатый корпус которых сделан в Стамбуле, а механизм — в Швейцарии.