На деревню бабушке

Автолавка как зеркало отечественных перемен

Матвей Зимин

— Марина, заморозила совсем, едрен батон! Тебя только за ядерной войной посылать, мы тут чуть не околели уже! Где тебя носило-то? — закутанные в шерстяные платки, в телогрейках и валенках, озябшие старушки из калужского села Клишино обступают подъехавший уазик-буханку.

— Да в Лобаново на поле застряли, полчаса трактором на тросе вытягивали,— оправдывается продавец Марина Горохова, торопливо расставляя коробки и сетки с продуктами на полу машины.— А вы тут чего, совсем оголодали, что ли, без меня? Небось в каждом подполе припасено до второго пришествия?!

Красная пятница

Этот диалог — почти неизбежная часть ритуала по встрече автолавки, повторяющегося каждую пятницу в Клишино с незапамятных времен. К 10 утра немногочисленные жители этой полувымершей деревни приходят на автобусную остановку, обсуждают последние новости, по привычке костерят власти, которые все никак не могут провести в Клишино газопровод.

— Мы как соберемся в автолавку, хоть зубы почешем. А то сидим, как сычи, по домам, в 8 вечера уже темные окна у всех. А и всех-то осталось с десяток домов,— вздыхает Антонина Стефановна Будехина. В доме без газа топить печку ей приходится два раза в день, а здоровье у бывшей доярки уже не то, что прежде.— Молоко в совхоз носила по 30 литров: на коромысле 20 и в руках еще 10. Бывало раньше-то, коров подоим да и пойдем за хлебом за 3 километра аж вон в Тульскую область, в магазин. Еще и выпьем в дорожку, чтоб веселее идти было. Хе-хе. А куды деваться-то? Своего-то магазина у нас никогда и не было, даже при коммунистах. Лет 15 назад поставили палатку, вон там на бугорке повыше, а ее два раза обворовали, а потом и совсем сожгли. Так и нет у нас магазина-то, только автолавка приезжает, спасибо им.

Тем временем торговля в автолавке идет бойко, особого времени на раздумья у покупателей нет — сзади подпирает очередь из замерзших односельчан, с любопытством заглядывающих внутрь: чем сегодня их порадуют Марина и Олег, "кормильцы наши", смеются клишинцы.

— Пирожки-то с чем у тебя?

— С повидлом.

— И почем?

— По 6 рублей. Бери, теть Полин, вкусные!

— Ну, давай пяток пирожков да половинку бородинского. И колбаски дай докторской, грамм 200. Мариночка, возьми вот из кошелька сколько надо, я не помню, сколько там оставалось, а без очков не вижу. Если не хватает, ты себе там запиши, уж я в следующий-то раз отдам.

Марина вздыхает, она давно наизусть выучила все эти наивные хитрости "непомнящих" и "невидящих" старушек, у которых за пару дней до очередной пенсии в кошельке только мелочь гремит. В ее "гроссбухе", ученической тетрадке в клеточку, время от времени оказывается едва ли не все местное население. На свой страх и риск Горохова отпускает в долг.

— После праздников редко кто с деньгами остается. А с пенсии они мне приносят и отдают. Конечно, если приедет ревизия, то у меня получится недостача на эту сумму, что я дала в долг. Но я точно знаю, что вернут. За 12 лет работы только один раз и не вернули. Но теперь этому человеку доверия нет, и об этом все знают.

На таком вот взаимном доверии без всяких кассовых чеков построена вся торговля в деревенской автолавке: продавец отпустит продуктов в долг, а никому из покупателей и в голову не придет проверить, сколько там на самом деле весит кусок колбасы, платят, сколько скажет продавец Марина.

Когда местный совхоз развалился окончательно, Клишино и еще несколько окрестных деревень признали неперспективными, и теперь для многих жителей автолавка стала значить гораздо больше, чем просто магазин на колесах.

— Конечно, они мне верят, я же для них не только продавщица: кому лекарство привезу, кому газеты с журналами, а кому и пенсию, они мне в ведомости расписываются, а я на почте отдаю, за свет квитанции вожу платить. Куда деваться-то, не откажешь ведь. Как почтальон Печкин, ездишь тут целыми днями, да в грязи и сугробах сидишь часами, пока не вытащат,— смеется Горохова.— На днях вот из деревни в деревню банку с медом возила, одна бабушка попросила подружке передать. А что делать-то, у них в Лобаново никакой другой связи с большой землей нет. Дорогу по осени перепахали, а почты вообще нет. Скорая, случись что, навряд ли проедет. Как они там живут, ума не приложу.

Не ходят сюда поезда

Чтобы привезти хлеб в деревни за 20-30 километров от райцентра, Марине приходится в 6 утра встречать машину с калужского хлебокомбината. Потом они с водителем Олегом загружают в автолавку другие продукты из подсобки магазина в Сашкино и начинают свой объезд деревень. В уазике — привычный ассортимент сельмага: соль, гречка, сахар, чай, тушенка и пряники, замороженный брикет "ножек Буша" соседствует с копченой скумбрией.

— Макароны свои, калужские везем, они недорогие, их хорошо разбирают. А вот своих сосисок и колбас мы лишились, в этом году обанкротили наш мясокомбинат в Калуге. Колбасой теперь торгуем только привозной, а она дорогая, бабушки недовольные. Мы тут хотя и монополисты, другой-то торговли нет, а попробуй цены задери или, не дай бог, привези что-то несвежее — такими матюгами обложат, что в другой раз и ехать не захочешь. Будто мы сами эти цены устанавливаем, нам как говорят, так мы и торгуем.

Потребительскую корзину всех своих покупателей Марина за много лет выучила наизусть, лишнего старается не брать, но время от времени деревенские бабушки просят привезти на заказ что-нибудь особенное.

— Все они меня знают, мой номер сотового телефона у всех есть, если что-то надо, они записывают, звонят, я все им привожу. Как только пенсию получат, начинают натрынькивать. Кому ветчины или там конфет шоколадных к празднику, кому-то ведерко эмалированное, а кому вон батарейки в пульт телевизора, везем все, что просят,— рассказывает Марина, умудряясь при этом одной рукой взвешивать связку сосисок, а другой насыпать кулек карамелек.— Только спиртным торговать нельзя: за одну бутылку водки тут же без лицензии останешься. Да и смысла нет водку везти: самогон дешевле и купить без проблем хоть после 9 вечера, хоть после 10, хоть в час ночи, если приспичит.

Из дальнего угла багажника водитель Олег Ромашин достает два мешка комбикорма.

— Это специально под заказ привезли,— объясняет Олег.— Для Аллы Васильевны, она кроликов держит. Еще справляется как-то, а ей уж за 80. В прошлом году еще поросята у ней были. Комбикорм мы ей до двери всегда донесем. Самой-то ей тягать мешки уж не под силу, а тут вроде как с доставкой на дом. И бабушке удобно, и мы план выполняем.

Таких, как Алла Васильевна, остались единицы. Не то что корову или там свиней, а даже и кроликов с курами уже мало кто решается держать в своем личном подсобном хозяйстве. Молодежь поразъехалась, у стариков уже сил нет. Сегодняшние реалии нечерноземной полосы России: продавец Марина Горохова рассказывает, что для торговли в таких полузаброшенных деревнях она теперь везет из райцентра даже те продукты, которые раньше вообще-то всегда везли из деревни — молоко, яйца и даже картошку и соленые огурцы.

— Мне раньше в голову прийти не могло, что буду квашеную капусту в магазине покупать, при своем-то огороде! — изумляется, кажется, сам на себя Кузьма Андреевич, вышедший к автолавке купить папирос, подымить цигаркой на соседок-пенсионерок и напомнить другим о своем существовании.— Бывало, кто в деревне у соседа попросит пучок редиски или там петрушки, так на смех поднимут. Считалось зазорным от своей-то земли у чужих просить или покупать. А сейчас стыда нет никакого. Мне вот чтоб огород вскопать, надо 1300 рублей отдать таджикам. Да потом все лето с этой капустой да картошкой морочиться: то полить ее, то сорняки оборвать, то подрыхлить где. А по осени еще выкапывать. И оно мне надо, если я за эти же деньги три сетки куплю? И при этом в свои 83 года не буду руки на огороде тягать, а вон со своей бабкой лучше телевизор погляжу. Хоть на старости лет отдохну спокойно, спасибо немцам.

Свою благодарность немцам Кузьма Андреевич высказывает весьма витиеватым образом: сначала большей частью непечатно, когда рассказывает о своей жизни в концлагере.

— В 43-м году немец наш лес окружил, ну и покрошил партизанов к такой-то матери, а нас, пацанов, прикладами похерачили и по теплушкам распихали. В Польше в лагере в живых случайно остался: когда в крематории печка сломалась, так живыми в траншее бульдозерами закапывали. А меня вот почему-то в Литву отправили, там на хуторе у хозяев коров пас, пока наши не пришли.

Когда несколько лет назад Кузьма Андреевич получил статус малолетнего узника фашизма, а вместе с этим компенсацию от властей ФРГ и ежемесячную прибавку к пенсии от родного собеса, его походы "в автолавку" стали предметом пристального изучения односельчан: как он там будет шиковать, на эту свою компенсацию? Но дед Кузьма завистников разочаровал, деликатесов продавцу Марине не заказывал, правда, вот колбасы, сыра да конфет стал побольше покупать, рассудив, что смысла экономить нет, на тот свет деньги не заберешь, так хоть на старости себя побаловать.

На случай, если автолавка сломается по дороге или застрянет на полпути, у Антонины Стефановны и Кузьмы Андреевича дома свой стратегический запас: мешок сахара в спальне, мыло и спички на печке, в сарайчике крупа и макароны в бидонах, чтобы мыши не погрызли.

Благодаря таким вот "малолетним узникам", людям состоятельным по местным меркам, удается выручку делать, признается Марина Горохова.

— На 19 тысяч сегодня наторговали, это для ноября-декабря считается очень хорошо,— удовлетворенно сводит дебет с кредитом продавец автолавки на обратном пути.— Летом, когда дачники приезжают, они много берут. Но вот опять-таки, после Нового года нам запретят торговать пивом, и тогда выручка летом тоже будет маленькая. А у меня зарплата напрямую зависит от того, сколько продам, оклада нет никакого, как наторгую — 3 процента мои. А кроме нас, автолавки, сюда больше никто торговать не поедет, коммерции это невыгодно.

Осколок советской торговли

Себя Марина "коммерцией" не считает. Их автолавка Ферзиковского райпо — осколок еще советской торговли, когда Калужская сельхозпотребкооперация сама закупала сырье для производства продуктов, потом перерабатывала и сама же через сеть своих розничных магазинов на селе этими продуктами и торговала.

Сегодня от прежней системы остались стационарные магазины, которые в 90-е не успели или не смогли приватизировать, столовые и несколько десятков машин выездной торговли, которые на селе привычно именуют автолавками.

— Сами по себе автолавки, конечно, убыточны. Надо, чтобы каждая делала оборот по 350-400 тысяч рублей в месяц, а они привозят максимум 150-200, это же вполовину меньше! — объясняет нам представитель Калужского облпотребсоюза Валерий Игнатов.— Ну, сколько там заработаешь на стариках-пенсионерах в отдаленных деревнях? Но, во-первых, нам идут отчисления от местных бюджетов за так называемую социальную доставку продуктов в населенные пункты, находящиеся дальше 11 километров от райцентра. Вот в одном только Ферзиково нам за этот год перечислят из районного бюджета почти 80 тысяч рублей. Но самое главное, благодаря чему мы не просто выживаем, но и развиваемся,— это программа, по которой Калужскому областному союзу потребительских обществ за 4 года было выделено 53,5 млн рублей. Мы от губернатора получили 45 новых газелей и уазиков для выездной торговли и оборудование для производства собственных полуфабрикатов для торговли в своих столовых и в тех же автолавках. Из-за этого цены держим минимальные и успешно конкурируем. Вот где вы видели, чтобы котлеты стоили по 12 рублей за штуку?

Мы честно признались, что в Москве таких цен не видели. Котлеты попробовали, оказались не только съедобные, но и даже вполне себе вкусные. Здесь же в столовой Ферзиковского райпо делают и пельмени, и фарш, и голубцы, на них в последнее время спрос растет.

— Мы в 90-е выкручивались как могли,— рассказывает Нина Кубышкина, председатель правления Ферзиковского райпо.— В столовую народ почти совсем перестал ходить, денег не было ни у кого, предпочитали дома еду готовить. Столовая выжила за счет всяких ритуальных дел: поминки, свадьбы, юбилеи. А вот сейчас ситуация поменялась. Получили новое оборудование, начали больше полуфабрикатов делать, цены снизили до минимума, и народ пошел. Сначала одни, потом другие стали чаще захаживать. А когда по соседству начали цементный завод строить, мы рабочим предложили комплексные обеды по 130 рублей в ланч-боксах, строителям наша еда по вкусу пришлась, и выручка сразу подскочила. А за счет этих заработанных денег мы можем содержать и убыточные автолавки. Такая вот экономика у нас, ферзиковского масштаба.

Из Клишино в Черкасово, потом в школу — детям к обеду булочки подвезти, затем в Жилибки и уж оттуда обратно домой, на базу в Сашкино — из года в год пятничный маршрут автолавки остается неизменным.

— Хорошо, подморозило,— радуется водитель Олег Ромашин.— А то как застрянешь в грязи, буксуешь, буксуешь, Маринка толкает сзади, а если сами не вылезем, все: сиди кукуй, пока в Сашкино трактор найдут. По весне, как земля отойдет немного, у нас каждый раз лотерея: доедем — не доедем.

— Да это ладно,— перебивает Марина Горохова.— К погоде-то мы уж привыкшие: летом, в жару, плавимся тут, как в духовке, в уазике этом, а зимой дорогу заметет, по сугробам пробираемся, ведь ждут нас там. Ехать-то мы готовы, только вот было бы к кому. Это вон в Калуге заводов пять штук понастроили, приезжих рабочих видимо-невидимо, а наших здешних аборигенов из года в год все меньше, умирают старики-то, а молодежи нет никого. Вот и получается, что пока наши последние деревенские пенсионеры живы, и у нас работа есть, а как деревни совсем опустеют, так и наша автолавка никому не нужна будет.

За разъездами по деревням и неизбежными разговорами по душам незаметно пролетает короткий ноябрьский день. Марина и Олег возвращаются в Сашкино довольные: распродали почти все, что брали с собой. Всего-то в 140 километрах отсюда Москва с ее магазинами шаговой доступности, гипермаркетами и службами доставки на дом, а здесь за все последние десятилетия не изменилось ровным счетом ничего, никакой альтернативы и конкуренции автолавкам советского образца так и не появилось, и жителям полузаброшенной деревни Клишино особо выбирать не приходится: что привезет продавец Марина, то есть и будут.