"Не представляется возможным подтвердить документами"

50 лет назад, в 1962 году, проверка установила, что в биографии Якова Волченко, которого еще в 1939 году Сталин назначил заместителем наркома, часть фактов, мягко говоря, ничем не подтверждалась. Как выяснил руководитель историко-архивной службы ИД "Коммерсантъ" Евгений Жирнов, подобные проколы властных структур, которые, как считалось, контролировали всех и вся, были в сталинские времена скорее правилом, чем исключением.

"Был порядок, а сейчас — нет!"

Летом 2000 года мы беседовали с бывшим членом Политбюро и секретарем ЦК КПСС Егором Кузьмичом Лигачевым о горбачевской политике гласности и перестройки и его оценке событий той эпохи (см. статью "Я понимал гласность совсем по-другому", "Власть" N23 за 2000 год). В конце разговора он перешел, как это было принято тогда у старых партийцев, к критике коррумпированного антинародного ельцинского режима. Время поджимало, и я намекнул, что занимаюсь исключительно историей и что правители 1990-2000-х годов попадут в сферу моих интересов лет через десять-двадцать.

— Вот и пишите, что при Сталине был порядок, а сейчас — нет! — назидательно посоветовал Лигачев.

— Так мне рассказывали,— говорю,— что и тогда воровали вагонами и взятки брали.

— Не было этого.— Неожиданно на глазах Егора Кузьмича появились слезы.— Вы мне этого не докажете! Не может быть таких документов!

Однако архивные документы и очевидцы свидетельствовали, что хищения на протяжении всех лет сталинского правления оставались массовыми. Масштабно крали как в 1920-е годы (см. статью "Все воруют. Счета — филькина грамота", "Власть" N10 за 2012 год), так и во время Великой Отечественной войны (см. статью "В военных складах и базах еще есть проходимцы", "Власть" N6 за 2007 год). И не прекратили после ее окончания (см. статью "Размеры хищений учету не поддаются", "Власть" N8 за 2008 год). А занимались хищениями не только отдельные нечистые на руку граждане, но и чиновники всех уровней (см. статью "Советские работники дешево покупаются", "Власть" N18 за 2008 год) вплоть до самого высокого (см. статью "В разбазаривании государственного имущества и излишествах повинны руководители Белоруссии", "Власть" N44 за 2010 год). Не менее активную роль в присвоении государственного и общественного имущества играли и те, кто по должности был обязан пресекать подобные преступления (см. статьи "Работа в Чека часто развращает", "Власть" N49 за 2008 год; "Преступная деятельность судебных работников", "Власть" N45 за 2009 год).

Мало того, сам Сталин, как оказалось, пытался решить проблемы советско-американских отношений с помощью взятки президенту Соединенных Штатов Франклину Рузвельту (см. статьи "Переслав их диппочтой тысячедолларовыми купюрами", "Власть" N20 за 2012 год; "Официально ничего сделать нельзя", "Власть" N21 за 2012 год). Так что ничего особенно удивительного в разгуле хищений и коррупции в СССР не было.

Но все эти факты, казалось бы, не должны были катастрофически влиять на работу государственной машины. Сами по себе факты самоснабжения чиновника, пусть и нарушающего закон, еще ничего не говорили о качестве и эффективности его работы. Однако в ходе архивных поисков все чаще и чаще обнаруживались весьма интересные документы. Они показывали, что в сталинскую эпоху порядка не существовало даже там, где он был крайне необходим,— в работе с кадрами, которые, как утверждал вождь и учитель советских народов, решают все. Причем даже в тех случаях, когда проверкой кадров занимались специально отобранные и многократно проверенные сотрудники правоохранительных органов и госбезопасности или партийные следователи.

"Или же он сбежал из лагеря"

Одно из самых характерных дел такого рода касалось В. И. Юдзона, который, судя по документам, на протяжении многих лет помогал своим работодателям справляться с перекосами в советском планировании и снабжении. Такие специалисты в СССР именовались снабженцами-толкачами: они могли протолкнуть любую заявку на сырье, оборудование и товары в любом ведомстве. Естественно, с применением соответствующей благодарности в наличной и товарной форме. Правда, в случае провала им самим приходилось выкручиваться и доказывать, что попытки дачи взятки не было, или просто и бесхитростно откупаться от следователей и милиционеров.

До тех пор пока Юдзон работал в различных, как тогда говорилось, низовых организациях, его фигура и биография вряд ли могли привлечь внимание госбезопасности. Но в 1946 году он устроился консультантом в Главказахторг, а с 1948 года начал работу в представительстве Министерства торговли Казахстана в Москве, добывая нужные для республики фонды на все необходимое казахской торговле. Его должны были более или менее серьезно проверить. Однако, судя по всему, ни малейших усилий так и не приложили. Возможно, Юдзон смог избежать тщательной проверки с помощью очередного подношения, но в документах об этом ничего не говорилось.

Все шло замечательно до тех пор, пока его не увидела в столице и не опознала бывшая коллега из прошлой, довоенной жизни, которая удивилась его появлению в Москве настолько, что написала заявление в ЦК КПСС. Бумагу передали в Комитет партийного контроля (КПК) при ЦК, где начали проверку приведенных сведений, о результатах которой говорилось:

"Секретарь партгруппы Облшелктреста г. Днепропетровска т. Иванникова А. И. прислала письмо, в котором пишет о том, что перед Отечественной войной Юдзон В. И. за растрату 240 тыс. рублей был осужден на 10 лет, но отбыл наказание 1 год и скрылся. В настоящее время работает и проживает в Москве".

Сумма растраченного для времени, когда рабочий получал 200-300 руб. в месяц, а колхозник — неизмеримо меньше, выглядела колоссальной. Так что удивление Иванниковой, увидевшей беглого заключенного в Москве, можно было понять. Казалось бы, следовало сделать запросы в МВД, суды и выяснить, что произошло. Конечно, с учетом гибели документов во время войны и при эвакуации трудно было ожидать быстрого получения запрошенных данных. Если они вообще сохранились. Но были живы свидетели, можно было допросить самого Юдзона. Тем не менее ответственный контролер КПК Бышов проявил непонятную сдержанность при рассмотрении заявления Иванниковой. Он не только не сделал запросов, но даже не побеседовал с Юдзоном, перепоручив первоначальный сбор сведений кадровику организации, где беглый расхититель в тот момент работал.

О результатах в справке Бышова говорилось:

"При проверке установлено, что Юдзон В.., 1890 года рождения, беспартийный, с 1951 года работает заместителем начальника отдела снабжения Бескуднинского стройуправления "Главволгоэлектросетьстроя". За давностью времени не представилось возможности установить, за что был осужден Юдзон и каким судом. В анкетах по учету кадров и своей автобиографии при поступлении на работу он не указывает, что был судим, а при опросе его по нашему поручению начальником отдела кадров "Главволгоэлектросетьстрой" он заявил, что в 1941 году был осужден по ст. 109 УК РСФСР в г. Днепропетровске, в связи с военными действиями в августе 1941 г. был эвакуирован как заключенный в г. Омск, где после повторного рассмотрения его дела нарсудом был оправдан и освобожден из-под стражи. Каким нарсудом пересматривалось дело, он не указывает, заявляя, что он не помнит. Когда фактически освободили Юдзона из-под стражи и освобождали ли его в действительности, или же он сбежал из лагеря — неизвестно, где он находился с 1941 по 1943 г.— также неизвестно, однако в 1943 году он устроился на работу начальником снабжения противоящурной экспедиции института ветеринарии Казфилиала Наркомзема СССР в Алма-Ата, с 1944 по 1946 г. работал завхозом Алма-Атинской городской ветеринарной поликлиники и уполномоченным Джамбулского облторга".

Самым поразительным оказалось не нежелание партийного следователя что-либо предпринимать, а вывод, который сделал ответственный контролер Бышов по результатам непроведенного расследования:

"В связи с тем что Юдзон находится не на номенклатурной работе, имеет возраст 62 года, судим был 10 лет тому назад, в последующем по работе характеризуется положительно, считал бы возможным на этом вопрос закончить".

Как Юдзон смог добиться такого результата, в документах, конечно же, не говорилось.

"С конфискацией изъятых при аресте ценностей"

Не менее удивительная история случилась с героем Гражданской войны и орденоносцем Сергеем Бутовым. Он получил орден за штурм восставшей против большевиков крепости Кронштадт 17-18 марта 1921 года. Именно про таких, как он, красных курсантов поэт Эдуард Багрицкий писал стихи о молодости, бросавшей на кронштадтский лед. В 1922 году Бутову вручили орден Красного Знамени, что сделало его знаменитостью всесоюзного масштаба.

Он уволился из армии, как человек с высшим образованием получал ответственные посты, выступал перед разными аудиториями с рассказом о своем подвиге и даже умудрился без потерь пережить период массовых репрессий. Шанс отличиться вновь ему представился после начала Великой Отечественной войны, но в строю он провел меньше трех месяцев. В справке, составленной с его слов в Курском городском военкомате, говорилось:

"Гр-н Бутов Сергей Юрьевич, 1897 года рождения, уроженец г. Курска, за боевые отличия в период гражданской войны был награжден приказом РВС N44-1922 года орденом Красного Знамени.

Награждение подтверждается сообщением ГУК. Со слов тов. Бутова установлено:

В июне 1941 года тов. Бутов С. Ю. был мобилизован в ряды Советской Армии и был направлен в 857 стрелковый полк 194 стрелковой дивизии на должность помощника начальника штаба полка.

В сентябре 1941 года полк вступил в боевые действия с немецкими захватчиками.

В конце сентября 1941 года, командуя батальоном, тов. Бутов под городом Глухов был ранен в ступню правой ноги и в этот же день, будучи раненым, был пленен немцами.

После пленения тов. Бутов был направлен в немецкий лазарет в городе Гомеле. Во время нахождения в лазарете в Гомеле у тов. Бутова похитили верхнюю одежду вместе с орденом Красного Знамени и орденской книжкой.

В плену тов. Бутов находился до апреля 1945 года и освобожден советскими войсками".

В своих заявлениях и объяснениях Бутов писал, что до 1943 года находился в лагере военнопленных в Гомеле, а затем был отправлен в Восточную Пруссию, в лагерь Лецен, откуда его и освободили советские солдаты. То же самое он рассказывал и во время фильтрации бывших военнопленных, которую обычно проводили сотрудники военной контрразведки "Смерш" и реже — офицеры территориальных УНКВД.

Поскольку Бутов был известным человеком, а факт ранения, лишившего его возможности в 1941 году отступать вместе со всеми, подтверждали все медицинские комиссии, проводивший фильтрацию оперативник даже не удосужился сверить документы о том, как, когда и откуда прибыл Бутов. Ведь его привезли не из Восточной Пруссии, а из Франции.

Правда, на родину, в Курск, его не вернули, а в соответствии с действовавшими тогда правилами как бывшего пленного, не запятнавшего себя сотрудничеством с врагом, отправили в распоряжение Наркомата угольной промышленности для работы на шахтах. Следующие годы он должен был провести в дальневосточном Артеме, трудясь в забое. Но то ли работа оказалась слишком тяжелой, то ли перспектива выбраться в родные места выглядела совершенно призрачной, но Бутов в разговоре с товарищами по несчастью ругнул советские порядки и стал расписывать, насколько хорошо живется в Европе.

Только после этого в 1947 году сотрудники МГБ всерьез заинтересовались героем штурма Кронштадта. Откуда он знает подробности жизни в европейских странах, если, по его версии, он находился в лагере военнопленных в Лецене? Его арестовали, допросили, по всей видимости с пристрастием, а затем разослали запросы и получили ошеломляющие ответы. В заключении Главной военной прокуратуры по его делу, составленном в июне 1958 года, говорилось:

"Рассмотрением судебного дела... Бутова Сергея Юрьевича, 1897 года рождения, уроженца г. Курска, русского, гражданина СССР, беспартийного, с высшим образованием, награжденного в 1922 г. за боевые отличия в годы гражданской войны орденом Красного Знамени, военнослужащего, осужденного 27 августа 1947 года военным трибуналом Приморского военного округа по ст.ст. 58-1 "б", 58-10 ч. 1 УК РСФСР к 25 годам лишения свободы, с поражением в правах сроком на 5 лет, с конфискацией изъятых при аресте ценностей и лишением воинского звания "старший лейтенант", установлено:

Судом Бутов признан виновным в том, что он, находясь в плену у немцев, в июне 1942 г. изменил Родине, добровольно поступил на службу в немецкую армию и был назначен в учебный лагерь инструктором по обучению солдат материальной части оружия. С декабря 1943 г. по июнь 1944 г. Бутов являлся командиром хозяйственной роты немецкой армии, а в июне 1944 г. ему было присвоено звание "капитан" немецкой армии. В этом же месяце Бутов был направлен немецким командованием на западный фронт, во Францию, где он служил командиром роты восточного батальона немецкой армии, а затем адъютантом батальона до момента его пленения в сентябре 1944 года американскими войсками.

Кроме того, Бутов после репатриации, работая в г. Артем, в 1946-1947 гг. проводил среди рабочих шахты антисоветскую агитацию: клеветал на жизненные условия населения в СССР и восхвалял жизнь в капиталистических странах.

По определению Военной Коллегии Верховного суда от 8 октября 1947 года приговор в отношении Бутова оставлен в силе.

Материалами дела служба Бутова в немецкой армии доказана, осужден он правильно".

Но ведь если бы Бутов не начал возмущаться, до истины, скорее всего, добирались бы многие годы. Если бы вообще когда-нибудь добрались. К примеру, полноценную проверку бывшего первого заместителя министра сельского хозяйства СССР Якова Волченко не проводили на протяжении нескольких десятилетий.

"Номера этой части не помнит"

За те годы, что Волченко работал на руководящих постах — с 1924-го,— в стране неоднократно происходили чистки и проверки членов партии, а в перерывах между ними — не менее суровые чистки служащих и руководителей. Досконально его биографию и связи должны были проверить в НКВД в 1939 году, перед представлением его на утверждение Сталину в качестве заместителя наркома совхозов СССР. Однако серьезная проверка началась только в 1961 году, после того как в ЦК КПСС поступило анонимное письмо с обвинениями Волченко в бандитизме.

Можно только предполагать, как и почему обычная в общем-то проверка превратилась для ответственного контролера КПК Ганина в принципиальное дело. Но он провел расследование с совершенно нехарактерным для того времени и обстоятельств рвением.

"ЦК КПСС,— говорилось в отчете Ганина,— поручил Комитету Партийного Контроля проверить анонимное заявление в отношении бывшего заместителя министра сельского хозяйства СССР т. Волченко Якова Савельевича, члена КПСС с 1919 года, п. б. N00174366. В заявлении сообщается о том, что в 1918 году Волченко принимал участие в ограблении и убийстве семьи владельца мельницы в деревне Слотово Кардымовского района Смоленской области, и о том, что настоящая его фамилия не Волченко, а Волченков и что он в период гражданской войны вместе с односельчанином Хатченковым А. Ф. дезертировал из рядов Красной Армии. Хатченков, сообщается в заявлении, был пойман и расстрелян, а Волченко бежал на Украину, где выдавал себя за матроса торгового флота и занимался спекуляцией".

Преступление, как показала проверка, действительно имело место, но никаких доказательств участия в нем Волченко партийный следователь не нашел:

"Указанный в заявлении факт бандитского нападения на владельца мельницы в дер. Слотово имел место, но причастность к этому Волченко Я. С. не установлена. Опрошенные жители соседних с д. Слотово деревень и бывшие свидетели указанного бандитского нападения — сын владельца мельницы Левитин И. К., его родственник Черных О. Х., Берлин И. А., Берлин Т. А. и Самолюбов не знают, кто совершил нападение, и фамилию Волченко не называют. Опрошенные пять человек жителей деревни Федурново сообщили, что им ничего плохого о Волченкове неизвестно, что он происходит из бедняцкой семьи, до 1917 года пас скот у зажиточных крестьян. Его настоящая фамилия Волченков, но, как сообщает сам Волченко Я. С., в декабре 1917 года ему ошибочно были выданы документы на Волченко и с тех пор он носит эту фамилию, хотя все его близкие родственники, проживающие в Ростовской области, носят фамилию Волченковы. Никаких данных о дезертирстве Волченко из Красной Армии также не обнаружено".

Но в ходе проверки выяснился другой немаловажный факт:

"При проверке его службы в Красной Армии часть его сообщений не представилось возможным подтвердить документацией, однако это не дает оснований делать относительно его какие-то подозрения. В автобиографии Волченко указывает, что в 1917 году он был солдатом в прожекторной роте в гор. Одессе, а затем после демобилизации из Армии добровольно вступил в Черноморский флот Красной Армии и служил в Севастополе. 30 апреля 1918 года, в связи с вступлением в г. Севастополь немцев и гайдамаков, вместе с частью эвакуировался в г. Новороссийск, затем в г. Курск, где до декабря месяца 1918 года служил в заградительном отряде. После расформирования отряда был направлен на Южный фронт, а в феврале 1919 г. командирован на курсы красных командиров в гор. Полтаву. В конце июня 1919 года досрочно окончил курсы и был направлен на фронт под г. Харьков. На фронте был в группе войск Левобережной Украины командиром роты и пом. командира особого ударного батальона. На ст. Дарница под г. Киевом заболел сыпным тифом, был эвакуирован в госпиталь. После выздоровления направлен в 365 полк 14 армии, где был командиром роты. В марте 1920 г. в г. Дубассаре (ныне Молдавской ССР) заболел возвратным тифом. После выздоровления в апреле 1920 г. откомандирован в Николаевский флотский экипаж. Достоверность сообщенных самим Волченко автобиографических данных установить не представилось возможным, так как сведений о личном составе прожекторных команд Одесского военного округа за 1917 год в архивах нет.

Данных о службе Волченко Я. С. во флоте в городе Севастополе в Центральном государственном архиве Военно-Морского Флота также не имеется. Обнаружить материалы о заградительном отряде, дислоцировавшемся в 1918 г. в районе гор. Курска, не представилось возможным по причине отсутствия номера воинской части, в которую входил указанный отряд, а сам т. Волченко номера этой части не помнит.

Не представилось возможным проследить прохождение учебы Волченко и в Полтавской школе красных командиров в 1919 году, так как партийные и военно-исторические архивы за этот период сгорели во время Великой Отечественной войны. Из-за отсутствия архивных данных не представляется возможным подтвердить документами его сообщение о том, что после окончания в 1919 году курсов Красных командиров он служил в группе войск Левобережной Украины в должности командира роты и пом. командира особого ударного батальона. В архивах 41 дивизии имеется приказ от 3 марта 1920 года, в котором указано: "Прибывших из штаба 41 дивизии поименованных ниже сего списка бывших офицеров назначаю в распоряжение командиров полков согласно отметкам, для назначения на командные должности по их усмотрению". "В 365 стрелковый полк: в списке офицеров под N5 значится Волченок Я.".

Последующая служба Волченко в военно-морском флоте с мая 1920 г. по январь 1921 г. подтверждается документами Центрального государственного архива Военно-Морского Флота".

"На курсах я числился беспартийным"

Но самым значимым результатом расследования Ганина оказалось то, что он не смог установить, как и когда Волченко вступил в партию. А ведь именно партбилет помог ему продвигаться по службе.

"Необходимо сообщить,— говорилось в докладе,— что вопрос о партийной принадлежности Волченко является неясным и запутанным. По его утверждению, он является членом КПСС с 1919 года. В своей автобиографии от 28 мая 1926 г. он писал:

"...в феврале 1919 г. был командирован на первые Полтавские курсы Красных командиров, на курсах снова вступил в партию, так как членский билет был утерян".

Однако документов о его вступлении в партию не обнаружено. Не обнаружено также документов о его партийной принадлежности и в других организациях, где он служил. Так, например, в списках членов и кандидатов РКП(б) Черноморского и Азовского флотов на июль 1920 года Волченко Яков Савельевич не значится. В именном списке членов и кандидатов РКП(б) за январь 1922 г. Ленинградской Высшей военно-автомобильной школы, где учился Волченко Яков Савельевич, также не значится. Волченко Я. С. объяснил, что, находясь на учебе в Ленинградской высшей автошколе, он не состоял на партийном учете, сообщив, что "комиссар курсов Угорь предложил мне информировать его о настроениях курсантов и рекомендовал не говорить о моей партийности. Поэтому во время пребывания на курсах я числился беспартийным".

После окончания Ленинградской высшей автошколы Волченко Я. С. в начале 1922 года был направлен на работу в гор. Новороссийск, где с 1922 г. по 1924 г. работал членом правления профсоюза "Всеработземлес".

В 1924 году Волченко Я. С. Новороссийской организацией РКП(б) был выдан партийный билет за N592411 со стажем с 1919 года. На основании каких документов он был выдан, установить не удалось".

Об обстоятельствах вступления в партию затребовали объяснение и у самого Волченко:

"20 мая 1961 года Волченко об обстоятельствах выдачи партийного билета в гор. Новороссийске сообщает, что после окончания Ленинградской высшей военной автошколы, как и другие инструктора-механики тракторного дела, он был направлен в распоряжение Наркомзема, который откомандировал его в г. Новороссийск. По прибытии в г. Новороссийск явился в окружком партии, предъявил свой старый партийный билет и сообщил, почему его не обменял. Ему предложили написать заявление, что он и сделал. До получения нового партийного билета он все время состоял на партийном учете и выполнял задания. В том же объяснении Волченко пишет: "В феврале 1921 года в гор. Севастополе прошел всероссийскую перепись членов партии и получил единый партийный билет за N592411". Однако на Волченко в Ставропольском крайкоме КПСС хранится личное дело члена РКП(б), относящееся к 1926 году. В материалах этого дела записано, что партийный билет N592411 ему выдан Новороссийской организацией ВКП(б) Черноморской губ. и не в 1921 г., как указывает Волченко, а в 1924 году. Материалов о прохождении Волченко Я. С. переписи членов РКП(б) в 1921 году в партийных архивах не найдено".

Дальнейшая карьера Якова Волченко даже в глазах придирчивого партийного следователя выглядела безупречной:

"Волченко Я. С. с 1924-1929 гг. работал управляющим отделением синдиката "Сельмаш" Госсельскладов в гг. Армавир, Пятигорск, Ростов-на-Дону; с 1929 г. по 1931 г.— студент Сельхозакадемии в г. Новочеркасске; с 1932 г. по 1933 г.— аспирант Института экономики и организации соцземледелия в гор. Ростове. С 1934 г. по 1937 г. работал директором Юловского и Батайского зерносовхозов в Ростовской области; в 1938 г.— директор зернотреста; с 1939 г. по 1943 г. был заместителем наркома совхозов СССР; в 1944 г.— начальник отдела агротехники Наркомсовхозов СССР и заведующий кафедрой Московского зоотехнического института Москвы; с 1945-1946 гг. работал заместителем наркома совхозов РСФСР, в 1947 г.— заместитель министра земледелия РСФСР, с 1948 г. по 1956 г. работал заместителем министра заготовок СССР, с 1956 г. по 1960 г.— первый заместитель министра сельского хозяйства СССР. По работе Волченко характеризуется положительно. В 1942 г. он защитил диссертацию на ученую степень кандидата экономических наук. В 1945 году награжден орденом Трудового Красного Знамени".

Однако, поскольку в основе этого большого пути лежал полученный странным образом партбилет, Ганин предлагал руководству КПК рассмотреть вопрос о партийности бывшего ответственного работника:

"Вопрос о партположении Волченко Я. С. вносится на рассмотрение Комитета Партийного Контроля".

Вот только руководство КПК придерживалось иного мнения. В записке руководству ЦК КПСС говорилось:

"Имея в виду, что проведенной проверкой сообщенные в анонимном заявлении материалы не подтвердились, а вопрос о вступлении в КПСС хотя и является запутанным, но своевременно в 1923 году партийные органы принимали необходимые меры к его выяснению и нашли тогда возможным выдать т. Волченко партбилет со стажем с 1919 года, считаем возможным дело о Волченко на этом закончить".

Действительно, кому нужно было ворошить дела далекого прошлого? Ведь все, кто выжил и удержался у власти при таком суровом вожде, как Сталин, были одной командой, игравшей по установленным для своих правилам. А то, что система власти давала постоянные сбои, имело второстепенное, если не третьестепенное значение. Главное — сохранять свое место в иерархии и любыми способами поддерживать достойный положения уровень жизни. Собственно, как всегда и везде, где верховная власть — один человек.

А все разговоры о порядке в стране и твердой руке — не больше чем заклинания для народа. И как все заклинания, исходящие от африканских ли колдунов или от сибирских шаманов, они действуют только на тех, кто в них верит.