Последний день борделя

Татьяна Алешичева о фильме «Дом терпимости»

В прокат выходит артхаусная драма Бертрана Бонелло "Дом терпимости", фильм, номинированный на Золотую пальму в Канне (2011) и выигравший одну премию "Сезар" из восьми номинаций, в основном технических, присужденных за красоту — костюмы, декорации, дизайн, звук. С красотой тут и впрямь все в порядке: отдельные кадры похожи на картины Дега и Мане и временами — Климта. И, хотя речь идет об элитном парижском борделе для состоятельных буржуа рубежа веков — действие происходит в 1899 году,— в качестве музыкального фона Бонелло использует соул 1960-х. Подобная эклектика не нарушает гармонии. Пусть тут и соблюдены определенные конвенции, временные привязки — костюмы, детали быта, разговоры про дело Дрейфуса,— все же это скорее фильм-сновидение, фильм-воспоминание. Своих героинь, женщин, почти никогда не покидающих пределы заведения, Бонелло помещает в клаустрофобическую условную среду — темные обои гостиной, приглушенный свет в коридорах, мягкие драпировки,— этот дом похож на утробу, где проходит свой жизненный цикл живой организм, закрытое сообщество, отгородившееся от остального мира. Но в этой густой и пряной атмосфере, внутри вязкой субстанции, липкой, как ванна из шампанского, и душной от смешавшихся запахов разных духов, у каждой девушки своих, это коллективное тело не вызревает и крепнет, а гниет и распадается.

Хозяйка заведения (Ноэми Львовски) холит и лелеет своих подопечных, кормит их и одевает — и обирает до нитки, забирая большую часть заработка, так что у принимающей по пять-шесть клиентов за вечер обитательницы дома просто нет шансов выбраться из долгов. Разве только какой-нибудь изящный господин из числа посетителей, аристократов и промышленников, тратящих в заведении фамильные состояния, не выкупит приглянувшуюся девушку. "Никто не знает, о чем ты думаешь",— говорит постоянный клиент любимой проститутке. А она и не думает сейчас ни о чем. И его на самом деле это не волнует. Она застыла в ожидании. Она — просто оболочка, которую он может наделить любым образом, осуществить с ее помощью любую фантазию. По желанию клиента она может нарядиться гейшей и что-то лепетать ему на псевдояпонском или изобразить механическую куклу, которой он овладевает, очарованный ее покорностью. Она ждет, что он скажет ей, что делать и какой стать. Это часть сделки, оборотная сторона которой — стабильность, безопасность, спокойствие, неподвижность. "Давай сегодня притворимся, что я мертва" — и разодетая в шелка одалиска застывает на кушетке. Самира (Хафсия Херзи) гадает подругам на картах. Расклад должен показать прошлое, настоящее и будущее. Но на самом деле время тут остановилось. Клотильда (Селин Саллетт) живет в доме уже тринадцать лет, курит опиум, засыпая на полу в ванной, и может выкрикнуть в лицо мадам, что готова все бросить и уйти,— вот только куда? В другое заведение? И это не вопрос принуждения: захочешь уйти — уйдешь. Просто все здесь пропитано меланхолией, добровольным отказом от действия. Этот дом — воплощение эскапизма. Мужчины и женщины прячутся тут от тревоги, которая сосредоточена снаружи. Внутри, в доме, тоже совершаются драмы, но опасность проникает всегда извне, будь то заражение дурной болезнью или чокнутый клиент с ножом. И сцена на пленэре, когда девушки устраивают завтрак на траве и купаются в ярком солнечном свете, только подчеркивает всегдашнюю неподвижность их существования в темном доме-утробе. Однажды в нем появляется субъект свободной воли — пятнадцатилетняя Полин (Илиана Забет), которая "пришла, чтобы быть свободной",— эта декларация вызывает лишь усмешку мадам, не потому что дом — тюрьма, а потому что здесь этого никто не хочет. А хотят лишь статики, сохранения своего векового статус-кво, бесконечного сна. Но с мадам скоро потребуют непосильную ренту, и даже покровительство префекта не сможет повлиять на решение владельца дома. Быстро смекнувшая что к чему Полин покидает дом. Остальные же доживают свои последние дни в уютной гниющей утробе. Вместо хрусталя теперь стекло, но в бокалах все еще шампанское, и в кадре красиво осыпаются белые розы — как воспоминание о доме, где не умирали, но и не жили, застыв в небытии. Кажется, Бонелло и не ставит себе задачу рассказать историю. Скорее он сообщает зрителю некое смутно знакомое чувство: прошлое и настоящее одинаковы, и только будущее ужасно и разрушительно.

В прокате с 13 декабря

В рамках фестиваля "Французское кино сегодня": кинотеатр "35 мм", 16 декабря, 20.00

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...