Ностальгия навыворот

Прошлое с ужасом на картинах Владимира Грига в "Восточной галерее"

Выставка современное искусство

Петербуржец, родившийся в Краснодаре, занимался ностальгическим поп-артом и попал в лонг-лист Премии Кандинского. В новых работах Владимир Григ отправился прочь от советской фантастики в миры антиутопий, "Аватара" и мрачноватого колорита Лейпцигской школы. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.

В наше время история повторяется сначала как фарс, а потом как фетиш. Все эпохи и десятилетия разобраны клубами по интересам, тоскующим по большому стилю. Вернее, любая последовательная система взглядов на моду, музыку и цвет волос нынче и есть большой стиль, в отсутствие объединяющих движений и новых субкультур. Владимир Григ до недавнего времени избрал своим фетишем советскую иллюстрацию к научной фантастике и продуктам массового потребления. Он делал вещи, которые легче купить, чем описать. Художнику удавалось не испортить заради высшей идеи первоисточник и лишь слегка взбодрить его отсылками к другим, более близким духовно эпохам. Показательной для творчества Грига работой была картина с неоновой надписью "London calling говорит Москва", именно так, в одну строчку, где юноша и девушка, как будто из "Римских каникул", слушали на старом проигрывателе пластинку культовой панк-группы The Clash. Новая выставка Грига под названием "Исчезающий" претендует на нечто большее, чем столкновение стилей. С прошлыми проектами "Исчезающий" соотносится как антиутопия с утопией. Улыбчивые модники уступили место болоту, тьме и сомнениям.

Две картинки, более всего похожие на старого Грига, представляют собой портреты юноши и девушки, украшенные надписями "Где я?" и "Кто я?" (по-английски). Их одежды в гавайском стиле с принтом, изображающим тропических птиц, прописаны с обычной для художника четкостью линий, а вот лица размыты. Легко представить себе эти картины в торговых центрах, напичканных бутиками — там они покажутся экзистенциалистскими высказываниями о природе личности, не до конца определяемой списком покупок и погодой на выбранном для отпуска курорте. На другом полотне моряк и девушка в страстном поцелуе, напоминающем движения танго — герои знаменитой фотографии Альфреда Эйзенштедта 1945 года,— оказываются во всей своей черно-белой красе где-то в лесу, окруженные персонажами из фильмов ужасов. Один из самых ярких образов победы сил добра над фашизмом помещен в тревожную тьму и безвременье. Это уже антиностальгия, близкая попыткам главы Лейпцигской школы живописи Нео Рауха создать историческую картину, отражающую смятение умов и неопределенность современного отношения к когда-то однозначным событиям прошлого.

Григ и дальше продолжает ставить любимых героев в новые обстоятельства. Купальщица в старорежимной шапочке погрузилась в темную воду, полную явно небезопасных медуз. Куда-то стройными рядами маршируют медсестры. В тропическом лесу всплывают разноцветные водолазы. Раньше у Грига даже движение было статичным и плавным, как в рекламе. Теперь даже столик с книгами, часть замысловатой инсталляции, куда-то бежит. Такой выход за пределы собственной зоны комфорта достоин аплодисментов. Но, с другой стороны, столкновение новой темы и старых источников вдохновения не всегда выглядит гладким. Живописуя хтонические бездны и дали, Григ забывает о том, что герои-то остались картонными, списанными с иллюстраций и старых фото. Для того чтобы вписаться в окружающую среду, им не помешал бы болезненный румянец или смертельная бледность.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...