Вера, надежда и любовь

Моя первая съемка состоялась, когда мне было 14 лет. Как это получилось? Совершенно естественно: моя мама была стилистом, она работала в модных журналах, подбирала манекенщиц и одежду для них, а я ходила на показы, на просмотры и съемки, сидела в углу и смотрела, как все происходит. И однажды она спросила, не хочу ли я попробовать. Я согласилась. Так и началась моя карьера модели. Мне понравилось примерять вещи. Я, впрочем, окончила школу, работа моделью не помешала.

С одной стороны, мне хотелось показать, что я могу это сделать, потому что, когда ты подросток, тебе все время приходится что-то доказывать. С другой стороны, это была работа, неплохая, хорошо оплачиваемая. Я быстро стала независимой от родителей. Понравилась ли им моя независимость? Надо спросить у них. По-моему, они не имели ничего против моей свободы.

Потом я отправилась в Нью-Йорк. Мне было 18 лет. В Америке я чувствовала себя дома куда больше, чем в Париже. Я легко поддаюсь первому впечатлению и доверяю интуиции. Помню, что я сразу поняла, что попала в удивительное место, в котором надежд гораздо больше, чем в Европе. Европа — не самое лучшее место для молодых. Тут, на Старом континенте, вам говорят: учитесь на отлично, а там посмотрим. А в Америке вам говорят: давайте, пробуйте, сразу вперед!

Мне повезло: последние два года я сотрудничаю только с марками и с мастерами, которые мне интересны. Я работала с Джорджо Армани и с Роберто Кавалли, но прежде всего — с Карлом Лагерфельдом. Меня часто спрашивают, легко ли дружить с человеком, который лет на сорок тебя старше. Не знаю — я просто, как и в детстве, тянусь к старшим.

Я могу, конечно, говорить без умолку, но я очень люблю послушать того, кому есть что сказать. С Карлом страшно интересно, у него невероятный жизненный опыт, за месяц он видит и узнает столько, на что другим нужен год. И мало того, что он сам очень многое пережил и многое видел. Он всегда готов к тому, чтобы встретить что-то новое, у него нюх и талант на новизну, и он всегда любопытен. Ему все интересно. Кто кому больше дает? Конечно он, но я, со своей стороны, стараюсь сделать все, чтобы это был равный обмен. Мне кажется, что ему тоже интересно иметь дело с такой странной женщиной. Во мне есть и итальянские, и арабские крови — у меня горячее сердце, у меня страстный и честный характер, ну и немного драматический, конечно.

Вы же знаете, мой отец живет в Египте. Я переживала вместе с ним дни и ночи арабской революции. Я счастлива, что она состоялась, но ведь не так-то легко строить демократию в стране, которая никогда не видела демократию. Большинство населения, которому за пятьдесят, просто неграмотно — им даже объяснить, что происходит, очень сложно.

Недавно я завершила фильм про Египет, который мы делали вместе с подругой. В нем есть интервью с мусульманским священником, знаменитым богословом. Его можно заслушаться, но проблема в том, что рядом с ним живут люди, которые говорят другие вещи, ужасные вещи. Трудно смешивать политику и религию. Может быть, это вещь и возможная, но уж очень деликатная. Я оптимистка и надеюсь, что два мира, восточный и западный, смогут ужиться, но, к сожалению, только время покажет, удастся ли это.

Даже в моей душе есть такие моменты, когда я чувствую себя разным человеком. Во мне есть восточное и западное, и я иногда ощущаю, как эти стороны мешают друг другу. Но Восток очень важен для меня. Когда я в Египте, я живу совсем иной жизнью, в ином ритме. Я туда езжу четыре раза в год как минимум, а новый фильм для меня еще и предлог туда возвращаться.

В Луксоре есть дом, который построил мой отец, конечно, это и мой дом. Я провела там первые шесть лет жизни, и эти годы останутся со мной навсегда. Когда я прилетаю в Египет и открывается дверь самолета, я сразу чувствую особый запах и вижу солнце, совсем другое, чем в Европе и в Америке. Я чувствую себя там своей.

Ощущение времени в Египте другое. Мне кажется, что проблема западного общества сейчас еще и в том, что оно все время кому-то что-то доказывает — своими действиями и своими достижениями. На Востоке тоже делают немало вещей, но там, прежде всего, просто живут. И я просто люблю жить. Я люблю людей, особенно моих близких. У меня всегда есть время для них — даже в моей нынешней жизни, которая все время ускоряется. И вот это моя египетская сторона. Она позволяет мне свободно тратить время.

При этом я никогда не опаздываю и ношу часы не снимая. У меня на руке Reverso. Эти часы выпустил дом Jaeger-LeCoultre, который я очень уважаю за то, что он поддерживает артистов, дизайнеров и художников. Но, разумеется, я купила их не из уважения, а из любви. Они мне понравились, это юбилейная модель, сделанная в память о тех часах, которые швейцарские часовщики выпускали 80 лет назад. Мне кажется, лучше иметь одну вещь классическую и нестареющую, чем десять модных и никчемных.

У моих часов Reverso всего один циферблат, оборотная сторона, как и подобает исторической модели, глухая. На ней надо бы сделать гравировку. Знаете, я не ношу татуировки, не понимаю этих вечных надписей на теле, но здесь дело иное. Я думала о 73-м псалме Давида: "Я всегда с тобой, ты держишь меня за правую руку мою". Но теперь хочу написать простой девиз: "Amour, Foi et Espoire — Вера, Надежда и Любовь".

Беседовал Алексей Тарханов

Элиза Седнауи — модель, актриса, дочь итальянки и египтянина. Она провела детство в Луксоре, ходила в школу в Италии, стала моделью во Франции и прославилась в Америке. Седнауи быстро перешла с подиумов на обложки и сейчас работает только над большими рекламными кампаниями — Roberto Cavalli, Giorgio Armani, Chanel. Ее заметил и полюбил Карл Лагерфельд: она снималась у него в календаре Pirelli, где предстала в виде богини Флоры. Сейчас Элизу Седнауи интересует кино. В 2012 году она приезжала в Париж уже как актриса, сыгравшая у Фредерика Бегбедера в его дебютном фильме по его собственному роману "Любовь живет три года". Париж для нее знакомое, родное место, но сейчас лишь для работы. Живет она в Англии и в Америке, но и там, и там не в столицах — в Лос-Анджелесе и Ливерпуле.