"Передал ему газету, в которой лежали облигации"

55 лет назад, в декабре 1957 года, с обычной проверки комбината химволокна в Клине началось расследование, в орбите которого оказались секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, его любовница и ее муж. Руководитель историко-архивной службы ИД "Коммерсантъ" Евгений Жирнов разбирался в этой старой, но не потерявшей актуальности истории.

"Я была с Леонидом Ильичом"

Когда в октябре 1964 года соратники снимали с поста первого секретаря ЦК КПСС Никиту Хрущева, глава советского государства — председатель президиума Верховного совета СССР Анастас Микоян заметил: "Никита Сергеевич забыл, что борьба за власть бывает и при социализме". Это было чистейшей правдой. Но кроме борьбы за власть, принимавшей порой в СССР самые причудливые формы, при социализме случались и прочие явления, характерные, как утверждала советская пропаганда, только для загнивающего капиталистического общества,— коррупция и скандальные любовные похождения высокопоставленных чиновников.

Ветераны власти не без удовольствия рассказывали о случае, происшедшем в 1950-х годах во дворе правительственного Дома на набережной: жена одного видного кремлевского чиновника сцепилась с любовницей мужа, пребывавшей в браке с главой одного не самого влиятельного ведомства. Причиной ссоры оказался символ престижа — правительственный лимузин, который любвеобильный товарищ по забывчивости в один и тот же день пообещал дать для поездки по магазинам и жене, и любовнице. Уступить ни одна из них не желала, и чиновные соседи, их прислуга, водители и охрана узнали из перепалки дам немало интересного об интимной жизни этого любовного треугольника.

Ничто человеческое не было чуждо и руководителям других уровней. Среди руководителей Днепропетровска и Днепропетровской области, например, перед Великой Отечественной войной сложились довольно свободные личные отношения. Учившаяся тогда в Днепропетровске в техникуме Тамара Николаевна Лаверченко вспоминала о знакомстве с будущим генеральным секретарем ЦК КПСС Леонидом Ильичом Брежневым и его окружением, включая министра внутренних дел СССР брежневских времен Николая Анисимовича Щелокова:

"Я с подругой познакомилась с Николаем Анисимовичем и с Семеном Филипповичем Николаевым на стадионе. Николай Анисимович был председатель горсовета, а Семен Филиппович — его зам. Это был 1939 год. Как раз второй тайм закончился, дали дополнительное время. Они подошли: "Девочки, за кого вы болели?" Я говорю: "За тех, кто лучше играл..." Мы разговорились, потом поехали в цирк... Когда пришли домой, Семен Филиппович ушел, у него с кем-то свидание было, а я Николаю Анисимовичу оставила свой номер телефона. На второй день он мне позвонил. Так мы начали с ним встречаться..."

Однако голубоглазая блондинка очень понравилась женатому секретарю Днепропетровского обкома КП(б) Украины Брежневу, и вопрос, как вспоминала Тамара Николаевна, решился очень просто:

"Николай Анисимович мне потом написал записку: "Щелокову хватит!" Так мы с ним расстались. Я была с Леонидом Ильичом".

После начала войны и захвата немцами Днепропетровска железная спайка руководителей города и области стала еще более прочной. Как вспоминал секретарь Днепропетровского обкома Константин Степанович Грушевой, все руководители обкома, горкомов, райкомов и советских органов (около пятисот человек) дружно и организованно эвакуировались в Ворошиловградскую область. А затем вместе, сплоченными группами, составленными из своих, получали назначения на новые должности. Немалая часть попала в политорганы Южного фронта, причем в группе Брежнева оказалась и Тамара Лаверченко, не расстававшаяся с будущим генеральным секретарем на протяжении всей войны.

"Днепропетровцы", которые по воле руководства партии отрывались от дружного коллектива земляков, вскоре непременно в него возвращались. Занимавший перед войной пост секретаря Днепропетровского горкома Семен Николаев вначале попал в группу Грушевого, направленную в Сталинград для обеспечения снабжения Южного фронта, а затем по распоряжению ЦК ВКП(б) выехал в Куйбышев. Однако потом вновь вернулся в оперативную группу Военного совета Южного фронта, под крыло прежних руководителей.

О его роли в закрытой от посторонних глаз жизни днепропетровских политработников один из биографов Брежнева Илья Окунев писал:

"В квартире бывшего секретаря Днепропетровского горкома по кадрам Николаева ежевечерне устраивались застолья, в которых участвовал Брежнев и где свою роль, разумеется, играли общие "девушки"".

Однако вскоре судьба вновь разлучила политрука Николаева с дружным коллективом "днепропетровцев": во время одной из поездок он попал под бомбежку и был ранен. В его представлении к ордену Красной Звезды говорилось:

"Будучи уполномоченным Военного Совета Южного фронта, при выполнении боевого задания фронта в период боев на Изюмском-Брянском направлении был тяжело ранен 18 мая 1942 года осколком бомбы в правую ногу (в верхнюю треть бедра). На излечении находился в ЭГ N2106 г. Сталинград с 18 мая 1942 г. по 9 июля 1942 г. Признан: ограниченно годен 2 степени. После излечения ограниченное хождение, с повреждением нерва на почве сквозного ранения".

После выздоровления его назначили секретарем горкома в Чапаевске, затем парторгом ЦК ВКП(б) на заводе N42 Наркомата боеприпасов. А в 1944 году он вернулся на Украину, в освобожденный Киев, где ему предложили Украинский совет кооперации инвалидов. Дело было важное и нужное. Множество людей в ходе войны стали инвалидами, и артели и кооперативы, изготавливающие несложные, но крайне необходимые в быту вещи, помогали им выжить и прокормиться.

Правда, работа в кооперации инвалидов, как в любой другой промышленной кооперации в СССР, таила в себе серьезную опасность. Производство товаров, пользующихся повышенным спросом, привлекало огромное количество людей с предпринимательской жилкой, которые в те времена именовались жуликами и аферистами. Они за взятки находили сырье и начинали производство неучтенной продукции, которую затем сбывали продавцам и директорам магазинов и на рынках, получая огромную прибыль. Оборот и масштабы работы таких промкооперативов поражали воображение. Впрочем, как и уголовные дела, возникавшие в случае поимки советских дельцов (см. статью "Своим поведением разлагал работников", "Власть", N42, 2008 год).

Но к Николаеву, хотя он и водил знакомство с неоднократно судимыми работниками системы промкооперации, и доверял им руководящие посты в кооперативах инвалидов, у правоохранительных органов вопросов не возникало. А вскоре в его жизни произошла перемена, связанная со старыми днепропетровскими друзьями.

"Получая за это крупные взятки"

С окончанием войны и началом массовой демобилизации солдат старших возрастов и женщин начальник политотдела 4-го Украинского фронта, а затем Прикарпатского военного округа генерал-майор Брежнев уже не имел легальной возможности держать при себе Тамару Лаверченко, но и расстаться с ней, как писали его биографы, был не в силах. В 1947 году, после тяжелых объяснений с женой Брежнева Викторией Петровной, Тамара уехала из Черновцов, где располагался штаб округа. Но Брежнев догнал ее и умолил продолжить встречаться с ним. О чем в точности они договорились, она не рассказывала. Но Тамара вышла замуж за Николаева и поселилась с ним в Киеве, куда к ней приезжал Леонид Ильич.

Перемена в жизни стала для Николаева началом нового карьерного подъема, причем синхронного с должностным ростом Брежнева. В 1950 году будущего генерального секретаря избрали первым секретарем ЦК Компартии Молдавии. И в том же году после массовых арестов проворовавшихся руководителей промкооперации в Москве, которые подготовил министр госконтроля СССР близкий друг и недавний сослуживец Брежнева по армейской политработе Лев Захарович Мехлис, Николаева назначили заместителем председателя правления Совета промысловой кооперации РСФСР и председателем ревизионной комиссии Центрального совета промысловой кооперации СССР.

В 1952 году Брежнева избрали секретарем ЦК КПСС и членом президиума ЦК. После смерти Сталина его карьера чуть было не завершилась, но в 1954 году он получил пост второго секретаря ЦК Компартии Казахстана. А первым заместителем председателя Совета министров Казахской ССР назначили Семена Николаева.

Должность, которую получил Николаев, в дореволюционные времена назвали бы хлебной: в его ведение попали снабженческо-сбытовые организации республики. Причем в то самое время, когда в Казахстане осваивали целину и для выполнения этой грандиозной задачи республике выделялись значительные материальные ресурсы. А в колхозы и совхозы Казахстана с этой же целью направлялись значительные средства, расход которых не всегда строго контролировался. Ситуация открывала широчайшие возможности для обогащения, и опытные кооператоры и руководители артелей, знакомые и сослуживцы Николаева, которых он назначил на различные ответственные посты в Алма-Ате, свой шанс не упустили.

Схема снабжения государственными ресурсами с извлечением прибыли для группы частных лиц выглядела чрезвычайно просто. Всем колхозам и межколхозным объединениям выделялись фонды на строительный лес, шифер и прочие необходимые для строительства домов для целинников материалы. Но путь от выделения фондов на бумаге до получения реальных ресурсов оказывался слишком трудным и долгим. Поэтому, помытарившись по инстанциям и конторам, председатели колхозов начинали понимать, что надо идти другой дорогой. Колхозы нанимали "толкачей", выдавая им наличные на непредвиденные расходы. Те находили людей, вхожих в нужные кабинеты, и передавали им взятки. Посредники, отделив свою долю, передавали остальные деньги чиновникам, и колхоз получал то, что и так должен был получить.

Особого размаха коррупционные операции достигли в 1957-1958 годах. Причем к более сообразительным председателям колхозов по налаженным каналам уходили даже не запланированные для них ресурсы, которые они потом с наценкой перепродавали менее удачливым коллегам. Естественно, обиженные жаловались, и прокуратура начала проверку. В информации прокурора Казахской ССР Александра Аркадьевича Набатова, направленной в ЦК КП Казахстана 19 августа 1959 года, говорилось:

"За последние месяцы органами прокуратуры и МВД Казахской ССР вскрыты многочисленные факты разбазаривания за взятки остродефицитных фондируемых материалов в снабженческих и сбытовых организациях Госплана Республики. Расследованием установлено, что некоторые ответственные должностные лица Госплана КазССР, Главстройлесоснабсбыта, Московской конторы Казснабсбытов, Главколхозстроя при Министерстве сельского хозяйства КазССР, используя свое служебное положение, в течение 1957-59 гг. систематически давали распоряжения о выделении отдельным колхозам и межколхозным стройорганизациям Казахстана леса, шифера, авторезины, оборудования, получая за это крупные взятки от разного рода дельцов, подвизавшихся в качестве представителей колхозов.

Так, только по установленным следствием данным, за указанный период по распоряжениям начальника отдела планирования снабжения и материальных балансов Госплана КазССР Фуфурина Г. Н., начальника подотдела Госплана Рубина М. Л., начальника Главстройлесоснабсбыта при Госплане Познанского А. Э. и его заместителя Кричевского И. Н. за взятки передано представителям колхозов и межколхозных стройорганизаций до 10 тысяч кубометров леса, 1750 тысяч условных плиток шифера, 470 комплектов авторезины и др.".

Прокурора Казахстана возмутило то, что сплоченная группа взяточников распродавала резерв правительства республики, предназначенный для чрезвычайных ситуаций. Но самым вопиющим, по мнению Набатова, стало то, что остродефицитные материалы за взятки отправлялись за пределы республики:

"В сентябре 1957 года Фуфуриным, Познанским, Рубиным, Кричевским и нач. отдела Снабсбыта Семипалатинского совнархоза Стешенко в Москве была получена и разделена между собой взятка в сумме 20 тыс. руб. от дельцов Когана и Ласкавого за дачу указания о выделении 6000 куб. м леса из фондов Казахской ССР колхозу им. Калинина Молдавской ССР, представителем которого был Коган".

Как писал прокурор, продавалось буквально все:

"Из показаний Рубина, Фуфурина явствует, что за взятки производилось выделение колхозам легковых автомашин, электростанций и другого оборудования".

А в результате к уголовной ответственности привлекались 22 человека, из которых было арестовано 14.

"Полученной долей пусть сам и улаживает"

Вся эта история, казалось бы, не имела почти никакого отношения к Николаеву. Большая часть выявленных следствием эпизодов относилась к 1958-1959 годам. А Николаевы уехали из Казахстана в Москву вслед за Брежневым. Леонид Ильич в 1956 году, они — в начале 1958 года. Семен Филиппович окончил курсы переподготовки руководящих партийных и советских работников при ЦК КПСС. А в сентябре того же 1958 года получил назначение в Комиссию советского контроля Совета министров СССР — аналог современной Счетной палаты, где его опять назначили на хлебную должность — заведующим отделом проверки по вопросам производства товаров народного потребления, торговли и финансов, а также членом комиссии. А в августе 1959 года его утвердили заместителем председателя КСК.

На первый взгляд единственное, в чем его могли упрекнуть, это излишняя доверчивость к кадрам. Ведь большинство коррупционеров были его личными друзьями и выдвиженцами. Но максимальным наказанием за подобный просчет обычно служил выговор по партийной линии. Николаев мог бы отделаться и еще легче — порицанием или просто дачей объяснений в ЦК. Однако благополучному для него исходу дела мешало одно обстоятельство. В декабре 1957 года сотрудники КСК проводили обычную проверку правильности реализации потребителям готовой продукции на комбинате N507 в подмосковном Клину. Проверяющие выяснили, что 5 тонн остродефицитной вискозы, которая по разнарядке предназначалась Казахстану, отгрузили в какую-то артель в Ленинградской области.

Расследование КСК то продвигалось, то останавливалось, все документы к 1959 году собрали, но самые интересные результаты получили следователи прокуратуры. Как только арестованные снабженцы поняли, что следователей больше всего интересует Николаев, они без промедления начали давать показания против него. Михаил Рубин на допросе 24 июля 1959 года рассказывал:

"В 1957 году, не позднее мая, я находился по служебному делу в гор. Москве. Ко мне обратился Ласкавый Леонид Семенович по вопросу отгрузки пряжи искусственного шелка (вискозы) для какой-то организации г. Ленинграда. Ласкавый говорил мне, что если мы достанем вискозу, то на этом деле хорошо заработаем. Я об этом рассказал Боровскому — начальнику Московской конторы "Главупрснаба" при Совете Министров Казахской ССР, и он сказал, что надо что-то сделать. Я на бланке своего Главка написал письмо Боровскому о выделении ими вискозы для Ленинграда, которое было передано Боровскому, который, в свою очередь, дал указание, кажется, на комбинат или фабрику, находящуюся в гор. Клин. Вся эта операция была осуществлена в Москве, где я получил от Ласкавого 10 000 рублей, а 15 000 руб. Ласкавый передал Боровскому.

Вторично я находился в Москве, где ко мне с аналогичной просьбой обратился Ласкавый об отпуске вискозы, кажется, 5 тонн, я вернулся в Алма-Ату, где в это время находился Боровский, с которым я встретился у Хайруллина (нач. Главупрснаба при Совете Министров КазССР). Разговор этот был между нами, я рассказал, что Ласкавый просит выделить вискозу, оба они знали, что за это Ласкавый будет платить, но общей суммы я Хайруллину не назвал, а Боровский знал, что Ласкавый дает 30 000 рублей.

Я составил письмо в Совет Министров КазССР с просьбой выделить для городского, сельского строительства КазССР вискозы в количестве 5 тонн. Такое письмо было подписано заместителем Министра Поповым, а справку к нему писал Хайруллин о том, что есть возможность удовлетворить просьбу Мингорсельстроя за счет фондов республики. С письмом и справкой я пошел к зам. пред. Совета Министров Николаеву, и он написал резолюцию: "т. Хайрулин. Санкционирую отпуск вискозной пряжи, согласно Вашего письма, в количестве пяти тонн. Николаев. 3 июня"...

После этого Ласкавый приехал в гор. Алма-Ату и привез деньги 35-40 тысяч рублей. Часть привезенных денег он дал мне, около 25 000 рублей, из коих 10 000 рублей я дал Николаеву С. Ф. перед его отъездом на курорт Карловы Вары. Причем указанную сумму я ему вручал в два приема; первый раз я дал ему 7000 руб. до его отъезда на курорт и заграничную командировку, а второй раз я дал ему 3000 руб. после возвращения его с курорта. Принимая от меня деньги, Николаев не был удивлен и не отказывался, мы знали друг друга давно, но сделка между нами была впервые".

А 18 августа 1959 года Рубин в заявлении описал детали передачи денег:

"Не помню, какого числа я ходил по служебным делам в Совет Министров КазССР, возвратившись к себе на работу, мне сотрудники сказали, что мне звонил из Совета Министров Николаев С. Ф., чтобы я ему немедленно позвонил. Я это выполнил, но кабинет Николаева не отвечал. Придя домой в обеденный перерыв, жена или дочь мне сказали, что звонил сам Филиппович, то есть Николаев, и просил, чтобы я зашел к нему, так как он улетает. О том, что Николаев должен был уехать на курорт в Карловы Вары, мне было известно еще раньше. Я понял, что его звонок и желание меня видеть было вызвано, очевидно, потребностью в деньгах.

Узнав, что Николаев сейчас находится в больнице Совета Министров и т. к. у меня наличных денег в то время не было, я взял бывшие у меня облигации 3% займа не менее 7000 руб., а возможно, и больше, завернул их в газету в виде продолговатого плоского свертка по формату сложенной газеты и приехал в больницу Совета Министров.

Спустя некоторое время в вестибюль первого этажа больницы вышел Николаев. Мы с ним поздоровались и, выйдя из больницы, сели на скамейку, стоящую у входа в больницу, Николаев мне сказал, что его отъезд ускорен в связи с тем, что он должен выехать в Акмолинск, а затем в Москву, Лейпциг и Карловы Вары. Я ему заметил, что я догадался, чем вызвано его желание срочно меня видеть, и передал ему газету, в которой лежали облигации, при этом заявил, что так как у меня денег нет, то в газете лежат облигации 3% займа, которые он может обменять на деньги в любой сберкассе. После этого мы попрощались друг с другом...

Вторично я вручил деньги Николаеву при следующих обстоятельствах:

Спустя примерно 2 месяца, точно я не помню, но это было уже после его возвращения из командировки и отпуска и после того, как в Алма-Ату приезжал Ласкавый Л. С, который привез мне деньги за оформление и передачу фонда на 3 тонны вискозы. Я, предварительно созвонившись с Николаевым по телефону, приехал к нему в служебный кабинет Совета Министров КазССР и, поздоровавшись с ним, зашел за письменный стол и, открыв боковой ящик, положил туда три тысячи рублей. Возможно, я и в этот раз дал больше, но сейчас я этого не могу вспомнить и при последующих допросах постараюсь уточнить. Все это я проделал очень быстро, пользуясь тем, что мы в кабинете были одни. После этого Николаев начал рассказывать о своей поездке в Лейпциг и Карловы Вары, где вместе с ним отдыхала и его жена".

А 19 августа 1959 года Александр Познанский рассказал следователям, что Николаев в Москве пытался прекратить расследование:

"Боровский вернулся в контору и сказал мне, что Николаев приходил со всеми документами (целой папкой) ревизии комиссии Совконтроля, которая проверяла операции с вискозой, в частности с материалами, где была отражена операция по отпуску вискозы фабрикой Московской области по фондам Казахстана. При этом Боровский сказал, что на первом же листе дела находится его, Боровского, подлинное указание фабрике на отпуск вискозы по фондам Казахстана, причем Николаев якобы сказал ему, что эти материалы он будет держать у себя в сейфе и что ему, Николаеву, известно, что по поводу этих документов был кто-то из Прокуратуры СССР у зам. председателя комиссии Совконтроля Жаворонкова. Николаев опасался, что материалы может истребовать прокуратура.

Боровский же считал, что все это не что иное, как запугивание его со стороны Николаева, так как вопросами проверки операций с вискозой органы Совконтроля занимаются давно, но никакой реализации в органах следствия этот материал не находит. Он считал, что Николаев его попросту припугивает.

Боровский сказал мне, что Николаев настоятельно требует от всех участников этой операции собрать определенную (какую — не знаю) сумму денег, чтобы возникшее в Совконтроле дело с вискозой окончательно уладить. При этом Боровский мне сказал, что он прекрасно понимает, что эти деньги Николаев требует для себя, и хотя он, Боровский, не боится Николаева, так как последний сам участник этой операции, деньги тем не менее придется ему дать.

Боровский просил меня немедленно переговорить с Рубиным и Хайруллиным (так как я только ехал в Алма-Ату), чтобы те приготовили деньги. На мой вопрос о предполагаемой сумме Боровский сказал, что, видимо, с Рубина и Хайруллина надо получить по 5 тысяч с каждого, а остальную сумму они добавят вместе с Меклером".

Но, как рассказывал Познанский, подельники отказались платить:

"По приезду в Алма-Ату, выполняя просьбу Боровского, я беседовал с Рубиным и Хайруллиным. Рубин мне ответил: пусть Николаев не мудрит, он участник этого дела, получил свою долю (сколько, Рубин не сказал), и что полученной долей он пусть сам и улаживает дело. А Хайруллин в ответ просто посмеялся и сказал, что ему беспокоиться нечего, пусть Николаев сам выкручивается, а у него, Хайруллина, лежит официальное указание Николаева на отпуск этой вискозы".

"Потребовались деньги на женское общество"

Прокуратура требовала привлечь Николаева к уголовной ответственности. Однако сам он все отрицал. 21 сентября 1959 года он написал письмо Хрущеву, в котором говорилось:

"Я не нахожу слов и силы, чтобы выразить свой протест и глубочайшее возмущение в связи с неслыханным поруганием моей чести как коммуниста и гражданина СССР. Я поражен тем, что в наше замечательное время, когда во всех областях жизни восторжествовали ленинские нормы и принципы, надо мной учинена и продолжается неслыханная расправа. Все — моя жизнь, сорок лет моего честного, активного служения делу партии, весь мой путь от добровольца-красноармейца гражданской войны, затем рабочего-литейщика, активного участника всех лет строительства социализма, на любых участках, куда посылала меня партия,— все это наглым путем, подтасовками и иными недозволенными в нашей партии и государстве приемами растоптано и залито грязью.

Суть дела в следующем. 10 сентября 1959 года бюро ЦК КП Казахстана приняло решение, в котором указано (примерно так), "что Николаев в период работы первым заместителем Председателя Совета Министров Каз.ССР проявил неразборчивость в своих связях с людьми, что дало возможность ныне арестованным преступникам Рубину и Познанскому использовать его в своих преступных целях, что он, злоупотребив своим служебным положением, нарушил установленный порядок распределения материальных фондов и без разрешения и согласия с президиумом Совмина, а также бюро ЦК решал отпуск вискозы и шерсти непосредственно снабженческим работникам, которые использовали эти материалы в своих корыстных целях, получая за это крупные взятки. Арестованные ныне преступники Рубин и Познанский утверждают, что Николаев также получил взятку. Рубин показывает, что он лично вручил ему 10 тыс. рублей. Николаев это отрицает. Указанные факты свидетельствуют о том, что Николаев потерял облик коммуниста". И постановили: "Вывести Николаева из состава членов ЦК КП Казахстана как скомпрометировавшего себя и, считая, что Николаев за свои проступки заслуживает строгого партийного взыскания, вплоть до исключения из партии, просить ЦК КПСС поручить КПК рассмотреть этот вопрос"".

Николаев намекал, что у нового первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Николая Ивановича Беляева есть некие политические мотивы, чтобы травить и посадить его. И действительно, определенная логика в этом предположении была. На группу взяточников во главе с приближенным бывшего первого лица республики можно было, например, свалить все неудачи с выполнением текущих планов по сельскому хозяйству. У упорного желания Беляева посадить Николаева могли существовать и какие-то глубоко личные мотивы.

Однако, обвиняя первого секретаря казахского ЦК, Николаев не учел одну существенную деталь. В следственной группе главную роль играли следователи по особо важным делам Прокуратуры СССР, а расследование непосредственно контролировал генеральный прокурор СССР Роман Андреевич Руденко, который без указания Хрущева ничего подобного делать бы не стал. То, что первый секретарь ЦК КПСС имел отношение к происходящему, следовало и из дальнейшего развития событий. 26 сентября Николаева освободили от работы, 4 ноября, еще до рассмотрения его дела в ЦК и Комитете партийного контроля, его арестовали, а 12 ноября, до окончания следствия, исключили из партии.

Свою вину он признал только на допросах 10-12 декабря 1959 года. Он признался, что получал взятки, не раз и подробно рассказал обо всех случаях. В справке по его делу говорилось:

"Таким образом, Николаев признал, что он, злоупотребляя своим положением, незаконно отпускал остродефицитные фондируемые материалы, за что получил в качестве взятки 39 тысяч рублей".

Однако в показаниях он намекал, что пошел на преступления ввиду тяжелого морального состояния, в котором находился из-за своей странной семейной жизни, от которой искал забвения с помощью карт, вина и женщин:

"Давая показания о том, что привело его к совершению преступлений, он сообщил, что любил играть в преферанс, что многие ответственные работники Казахстана увлекаются этой игрой, что в доме отдыха Совета Министров республики "почти в каждой комнате процветал преферанс" и что "постепенно игра в преферанс начала принимать азартный характер, увеличились проигрыши или выигрыши, но чаще проигрыши, увеличились расходы на угощения за игрой, потребовались деньги на женское общество". В связи с этим у него появились затруднения в личном бюджете, о чем он поделился с Итиным, который вскоре и передал ему за содействие в отпуске шерсти первую взятку, от чего он не отказался, таким путем стал сообщником ранее неизвестной ему сделки и с этого времени вошел в преступную связь и с другими лицами. Имея в своем распоряжении добытые преступным путем деньги, он вел порочный образ жизни и тратил эти деньги на карты, рестораны и женщин".

В марте 1960 года в ЦК КПСС сообщили:

"Николаеву предъявлено обвинение в преступлениях, предусмотренных ст.ст. 109 и 117 ч. 2 УК РСФСР (злоупотребление служебным положением и получение взяток). Виновным себя он признал. Предварительное следствие окончено, дело находится на рассмотрении Верховного суда Казахской ССР".

Собственно, именно такой раздавленный и готовый давать показания Николаев и требовался Хрущеву и его близкому окружению, чтобы не дать секретарю ЦК КПСС Брежневу, курировавшему оборонную промышленность и армию, набрать силу и стать опасным конкурентом. Ведь с помощью откровений Николаева о моральном облике Брежнева и иных делах карьеру будущего генсека можно было похоронить навсегда. Так что Хрущев всегда помнил о том, что при социализме существует борьба за власть. Только даже самые опытные игроки когда-нибудь обязательно проигрывают.