В Москве состоялась премьера фильма "Соловей-разбойник". В картине снялись Иван Охлобыстин, Евгений Стычкин, Оксана Фандера и Игорь Жижикин. Накануне премьеры обозреватель "Коммерсантъ FM" Арина Мороз встретилась с исполнителем главной роли, автором сценария и сопродюсером фильма Иваном Охлобыстиным.
Главный герой ленты Соловьев Севастьян Григорьевич – российский Робин Гуд. Он организует банду из обиженных, уволенных с работы и обманутых людей и начинает бороться с милицией, которая защищает открывшееся казино.
— Я перед премьерой посмотрела ваш фильм. Давно я так не смеялась, но в конце просто вот перехватило горло от того, как комедия стала трагедией, как это стало вдруг похоже на нашу жизнь: безысходно, грустно. Как-то сразу все отпали вопросы по поводу вашей гражданской позиции. Но ведь сценарий вы писали не вчера?
— Семь лет назад. Вот промысел Божий. Тогда не думали выводить казино из Москвы никуда, через несколько лет началась вот эта вся волна. А видите, как промыслительно: семь лет тянули и получилось кино.
— Вы стали продюсером этой картины. Почему?
— Так получилось, что мы вместе с ребятами учредили компанию, чтобы договариваться с цехами, скажем так.
— Кстати, а сколько составил бюджет картины?
— Около 2 млн.
— В принципе, очень маленькие деньги.
— Маленькие, да. Но у нас все энтузиасты, и большая часть — на роялти. Большая часть — компании, которая этим фильмом занималась в производстве. Она разделит и прибыль, если таковая будет. Здесь все по-честному. Я такой честный пират-абордажник.
— В этой картине очень четко как-то показали лицо милиции, возможно, которое кто-то видит вот именно так.
— Вы знаете, как во всех других институтах человеческой жизнедеятельности, в общественном институте милиции есть хорошие люди, есть и плохие, есть продажные, а есть и принципиальные ребята, которые жизни своей не пощадят, и они мои друзья. У меня очень много знакомых и друзей в милиции. Я эту аудиторию знаю. Нет, объективно они с хорошим чувством юмора, они готовы признать свои ошибки, не свои, а вот института, скажем.
— Мне кажется, что вашу картину можно разобрать на цитаты. Там очень много интересных фраз.
— Ой, вы знаете, я всегда к своему тексту через какое-то время начинаю относиться как к такой продавке из бессознательного. Там много лихих, удалых и умных фраз. Уу меня любимая, конечно, это с Папаяни Изабеллой Юрьевной: "Ах, отчего же вы, Изабелла Юрьевна, меня не любите, отчего замуж не идете?" Вот такое мне нравится, раскатно-купеческое.
— Такое впечатление, что вы прямо под себя писали.
— Я под себя и писал. Это точное соответствие. Мало чего изменилось – вот тоже удивительно, семь лет прошло вроде бы, а сценарий мы не переделывали.
— Как будто писали в сентябре.
— Вот получается так. Но значит, эти вопросы по-прежнему актуальны, значит, я что-то чувствовал и чувствовал правильно. Но, в принципе, и зрители, когда смотрят это, если я правильно вас понял, то это именно те чувства, которые испытываю и я тоже.
— Вот именно как-то попал абсолютно в мое восприятие. Кстати, тут совершенно случайно увидела ваше письмо патриарху Кириллу. И я удивилась, насколько ваши мысли совпали с моими. Письмо, я даже не могу сказать, что в защиту Pussy Riot, по поводу Pussy Riot.
— Я предлагал святейшему патриарху Кириллу подумать о том, чтобы не дать возможности пресс-службам раскрутить это в большое событие, потому что это безобразие. Сейчас иностранцы это называют "церковь Pussy Riot" — Church Pussy Riot, что не очень красиво. А это нужно было все уладить методом "забыть Герострата". Девчонки глупые пострадали и это ударило по церкви.
Нам нельзя никоим образом обществу делиться по религиозному признаку. Если политика способна спровоцировать конфликт, который будет длиться военным, самым плохим вариантом десятки лет, то религиозная трещина поразит конфликт как цепная реакция, как химическая реакция на столетие. Это разорвет нашу нацию на британский флаг.
Вот кому это больше всего понравится, кстати, и поэтому этого допускать нельзя, никоим образом нельзя как-то верования одного человека сопоставлять с верованиями других. У нас в России никогда этого не было. У нас абсолютная толерантность по отношению друг к другу. И вопрос до такой степени деликатный, что его не надо вообще на щит поднимать.
— На ваше письмо был какой-то ответ?
— Нет.
— Но вы его, тем не менее, вывесили в интернете. Его, как я понимаю, прочло достаточно большое количество людей.
— Я бы обязан был это сделать, я все-таки пастырь Божий и гражданин. Может быть, я заблуждаюсь в чем-то. Но я искренне пытался донести мысль, что не нужно никакого конфликта, нужно минимизировать сейчас все реакции, потому что у нас и без того появится огромное количество сейчас вопросов. Это понятно, это в воздухе висит. Так это не заканчивается — то, что было, Болотная, все остальное. Все равно это отложило какой-то отпечаток, это показало, что в обществе изменилось, что оно по-другому думает, что оно готово реагировать. Оно не знает, куда оно пойдет, оно знает, что ему не нравится. И поэтому это не сложившаяся ситуация, но если вопрос возник, значит, обязательно будет ответ. И поэтому каждая лишняя провокация или повод к скандалу должен пресекаться. Все-таки сейчас тот этап, когда нужно мирное разрешение. Потому что у нас еще будет много возможностей в будущем стихийных, которые мы не сможем удержать.
— Почему вы сейчас пошли в какой-то момент в политику, а потом вдруг остановились? Что случилось?
— Мне запретили заниматься политикой, я могу только давать духовные советы политикам. Я им советую, что с точки зрения религиозно-национального, что ли, взгляда будет целесообразно.
— Ваш главный совет им?
— Принимать людей такими, какие они есть на самом деле, а не тех, которых придумали мы в своем воображении – это единственный путь к сердцу человека.
— В общем, вы достаточно хитро поступили этим фильмом: вы все равно приняли участие им в политике, на мой взгляд.
— Да, да. Я никогда не скрывал, что это просто экранизированная фраза "Над Испанией чистое небо".