Генпрокуратура обвиняет Минздрав в коррупции. Прокуроры заявляют, что в 2011 году ведомство утвердило контракт в рамках борьбы с ВИЧ-инфекцией с завышенной в два раза ценой. Председатель общественной организации "Бизнес-Солидарность" Яна Яковлева обсудила ситуацию с ведущим Андреем Норкиным.
Результаты проверки по госзакупкам уже направлены в Следственный комитет.
— Вы можете объяснить, что сейчас происходит? Такое впечатление, что каждый день два-три у нас сообщения о выявленных серьезных хищениях. Сегодня Счетная палата отчитывалась по саммиту АТЭС. Там тоже какие-то грандиозные цифры выявлены по хищениям.
— Что происходит? Наверное, накопилось. Касательно этого контракта Минздравсоцразвития, здесь, в общем-то, палка о двух концах. Я последнее время довольно часто встречаюсь с такими случаями, когда правоохранительные органы объявляют ущербом, нанесенным государством, смотря лишь на итоги, то есть, не обладая никакой оперативной информацией о том, что, допустим, чиновник пойман на каких-то телефонных переговорах с фирмой о том, что он получил откат. Просто Генпрокуратура берет, идет на сайт и смотрит, как в данном случае было предложение — 22 млн и 7 млн. Выбрали не 7 млн, а 22 млн. Но получается, что нам-то неизвестно, какие требования выявлялись, какие требования представились, что включалось в эти 7 млн., если речь идет о рекламе. Непонятно.
И здесь дальше идет глобальная проблема того, как проводятся вообще эти конкурсы. В закрытом режиме чиновник открывает конверты и сам что-то выбирает. По идее-то как должно быть? В онлайне. Если бы все было в онлайне, таких бы ситуаций вообще не было. Та компания, которая предлагает за 7 млн, когда выбирают за 22 млн, конечно, могла бы публично возмутиться, публично представить, почему она предлагает за 7 млн, а выбирается за 22 млн. Само законодательство, с одной стороны, позволяет чиновникам брать взятки, а с другой стороны, вызывает на себя дополнительные подозрения: может быть, здесь чиновники были правы? Мы не знаем, мы не можем определить это.
— Тогда получается, что мы имеем дело сейчас не с кампанией по борьбе с коррупцией, а может быть, с "кампанейщиной" — есть такой термин?
— Абсолютно. Я читаю сообщения информационных агентств и не понимаю, в чем обвиняют Минздравсоцразвития. Я, допустим, предпочитаю считать, что человек порядочный. Может же такое быть, правильно? Не все же воры. Я просто не понимаю, почему одна компания предлагает 7 млн, а выбирают другую. Дело не в коррупции.
— Вы сказали, что "накопилось". Действительно, именно сейчас вдруг у нас пошел такой вал этих заявлений, расследований, обвинений. Почему именно сейчас?
— Я считаю, что все-таки власть должна что-то делать, и, мне кажется, она решила отдать какую-то часть чиновников на растерзание для того, чтобы показать, что процесс идет, что у нас не такой застой, которого мы все боимся, и что застой именно в области коррупции происходит. Какие-то позиции сдаются государством для того, чтобы удержать основные позиции. Может быть, это несколько обтекаемо, но у меня такое ощущение. И потом еще, понимаете, змея начинает поедать свой хвост, то есть не все процессы контролируемы сверху, и правоохранительные органы довольно расслабленно себя чувствуют в отсутствии судов. Они участвуют во всякого рода конфликтах, не только когда закатывают предпринимателя, а также и участвуют в конфликтах чиновников с чиновниками, эти все группы, разборки. Это ситуация высокой коррумпированности правоохранительных органов, она дает такую неуправляемость. И мы не можем сказать, что, например, Путин сказал бороться с коррупцией, все сразу взяли под козырек и пошли бороться с коррупцией. Здесь может быть абсолютно другая ситуация.