Фестиваль театр
На сцене Центра имени Мейерхольда прошли гастроли спектакля всемирно известного режиссера и теоретика театра Питера Брука "Warum Warum" — ими закрылся фестиваль "Сезон Станиславского". РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ сожалеет о тех зрителях, кто впервые познакомился с творчеством Брука именно в этот вечер.
Если бы кто-то захотел нарисовать схематическую картину устройства столичной "театральной общественности", ему следовало бы запечатлеть зал Центра имени Мейерхольда на спектакле "Warum Warum". В центре зрительского амфитеатра сидели знаменитые критики, профессура, избранные режиссеры и актеры академических театров. Вокруг них во все стороны расходились концентрические круги — критики попроще или помоложе, актеры небольших театров, просвещенные и благополучные театралы. На узеньком балконе, облепив перила с трех сторон зала, сидели плохо обеспеченные (а значит, как принято думать, еще более просвещенные) театралы, за их же спинами, вытянув шеи и замерев от благоговения, толпились студенты. Важно, что театральное сообщество собиралось на спектакли в беспримесном виде — теперь такого почти не случается, ведь стоит появиться лишь привкусу важного события, как обязательно появляются праздные зеваки или светские дурочки.
Питер Брук — совсем пустой звук для зевак и дурочек. И бесспорный, крупнейший авторитет для всех, кто не относится к театру исключительно как к способу нескучно провести вечерок. Великий режиссер и педагог, оригинальный мыслитель, автор спектаклей, по которым можно изучать историю театра второй половины прошлого века,— "Гамлет", "Марат/Сад", "Сон в летнюю ночь", "Махабхарата", "Вишневый сад". Брука уже давно не смотрят — ему внимают, почитая каждый его жест за откровение. И если бы на сцене не было вообще ничего или стоял просто стул, но такой стул, про который было бы известно, что его выбрал сам Брук, то и тогда, наверное, собрался бы такой же зал, а после спектакля многие бы шептали друг другу: это так просто, но так глубоко и так мудро, что мне просто открылся смысл жизни.
На сей раз сцена не была пуста, и все же "Warum Warum" (то есть "Почему, почему?" по-немецки) — произведение весьма скромных достоинств. На сцене — одна актриса и один музыкант со странным музыкальным инструментом, похожим на летающую тарелку, он называется "ханг" — выглядит как нечто древнее и традиционное, а на самом деле придуман всего лишь десять назад в Швейцарии. Знающие люди говорят, что на нем (благодаря хитростям конструкции) практически невозможно сыграть "неправильно" или фальшиво. Но Франческо Аньело, извлекающий из ханга таинственные гулкие звуки, кажется просто виртуозом.
Конечно, внимание приковывает к себе не только диковинный инструмент, но и актриса Мириам Голдшмит — швейцарка африканского происхождения, миниатюрная женщина, эффектно скрывающая свой почтенный возраст копной вьющихся волос, удивительной подвижностью и живостью взгляда. Длящееся меньше часа представление похоже на занимательный урок для начинающих актеров. Композиция составлена из фрагментов текстов великих театральных мыслителей прошлого века — Арто, Мейерхольда, Крэга, Шарля Дюллена, а также нескольких пьес Шекспира. Впрочем, они так мелко нарезаны и так дробно скомпонованы Питером Бруком и его соавтором Мари-Элен Эстьен, что даже специалистам не дано уследить за всеми монтажными швами.
Выбрав для себя образ искушенной, проницательной и строгой жрицы театрального культа и обходясь красным шарфом, стулом и подвижной деревянной рамой, Мириам Голдшмит предлагает зрителю своего рода популярное обозрение афористичных мыслей о природе театра и забавных сценок, высмеивающих расхожие клише театральных методик. Так, в одной из них она показывает актрису, которой дали задание изобразить испуг перед медведем и теперь она пытается выяснить у режиссера, каков именно это медведь,— якобы это поможет правдивее изобразить страх. Фрагментарность действия меж тем приводит к тому, что мудрости выглядят многозначительными банальностями и немедленно забываются, а все юмористические эпизодики — вынужденными вставками. И сколько ни убеждай себя в том, что за ненавязчивым действом, очень похожим на самостоятельную работу актрисы, кроется действительно нечто значительное, убеждение не рождается.
Связанная с Питером Бруком долгой историей творческих и личных взаимоотношений, Мириам Голдшмит, наверное, знает и чувствует выдающегося режиссера лучше, чем кто-либо еще. Он же, как знают просвещенные зрители, давно стремится к лаконизму театральных высказываний, разочаровавшись в "больших формах" и стремясь очистить театр от всего лишнего, наносного, тщеславного и буржуазного. Но маленький этот спектакль, много гастролирующий по миру, больше всего похож на семейное предприятие, деликатно монетизирующее имя режиссера. Что чувствует он сам и есть ли у него ответ на вопрос "Почему?", по спектаклю не угадаешь, а расспросить нет возможности: в этом году ему исполнилось 87 и на гастроли он уже не ездит.