Гастроли театр
В Москве на сцене Студии драматического искусства проходят гастроли всемирно известного Тбилисского театра марионеток под руководством Резо Габриадзе с двумя спектаклями — давним "Сталинградом" и новой "Рамоной". Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Спектакль о любви двух паровозов — Эрмона и Рамоны — Резо Габриадзе показывал несколько лет назад в Москве в рамках фестиваля "Черешневый лес". Но называть премьерой "Рамону" у режиссера есть все основания: в сущности, это новый (и сразу можно сказать — гораздо более сильный) спектакль, с новыми текстами и новыми куклами. Кажется, только дебютная идея о чувстве, связавшем паровоз и "паровозиху", осталась неизменной, а все остальное изменилось — и маршруты их путешествий, и окружающая среда, и сама атмосфера истории. Это неудивительно: спектакль Резо Габриадзе напитан воспоминаниями, а память, как известно, избирательна и имеет свойство менять окраску и настроение.
Пространство, открывающееся за лоскутным занавесом, принадлежит прошлому. Наверное, можно определить, в какие именно годы приглашает зрителей Габриадзе — хотя бы по тому, что в тексте упоминается министр железных дорог Каганович. Но нет ничего более глупого, чем искать в "Рамоне" приметы конкретного времени. Автор словно материализует само чувство невозвратности ушедшего — а оно для него связано прежде всего с железными дорогами и цирком.
Рамона занята маневровыми переездами в пределах одной станции, а Эрмона отправляют куда-то в Сибирь на стройки коммунизма. После трех месяцев и трех лет разлуки, отчаявшись дождаться любимого, Эрмона прибивается к передвижному цирку, который стремится в Цхалтубо — и одно название города-курорта звучит как музыка для тех, кто жил в не существующей теперь общей стране. Сюжет о цирке, которым руководят два пройдохи со смешными фамилиями, становится для Резо Габриадзе главным в спектакле — его фантазия рождает все новые и новые подвижные кукольные фигурки, которые проходят перед зрителем выразительным кульминационным парадом под вальс Дмитрия Шостаковича.
Взгляд режиссера обладает безусловным даром пантеизма — душой и особым характером Габриадзе готов наделить все сущее в этом мире, не только паровозы и животные. Ясно, что к "очеловечиванию" машин он относится всерьез, иначе не придумалась бы сценка, в которой Рамона вместо ладони протягивает цыганке одно из своих колес, чтобы та погадала влюбленной. Даже у столба с громкоговорителем есть свои секреты, и он живет собственной жизнью. Кажется, сейчас соскочит с постамента, обозначающего въезд в курортный городок, веселый инвалид, ломающий о колено ставший ненужным костыль. И никогда не откажется режиссер от трогательной сценки — вроде разговора борова и курицы,— даже если для общей композиции она не очень нужна.
Актеры, управляющие куклами, хоть и одеты в черные одежды, зрителю хорошо видны. И голоса героев легко узнаваемы: Рамону озвучивала Чулпан Хаматова, Эрмона — Сергей Гармаш. Резо Габриадзе вовсе не стремится к тому, чтобы ощущение волшебства происходящего рождалось у зрителя от непонимания, как творится действие. Здесь все ясно — как открывается, как двигается, как плачут цирковые клоуны, как устроен свет в вагонах поездов и как выпускают паровозы белые клубы пара. Это не напичканный техникой иллюзион, а кажущееся доступным каждому рукоделие.
К безусловным достоинствам "Рамоны" нужно отнести и весьма остроумный текст, некоторые реплики которого хороши как отдельные анекдоты. Но главное Резо Габриадзе, конечно, придумывает помимо слов и поверх них. Паровозы у него в конце концов встречаются — но лишь для того, чтобы погибнуть. Рамона соглашается заменить в цирке вышедшую из строя акробатку и сама грациозно едет по натянутому над сценой канату, но в этот момент приезжает ее Эрмон — и она, увидев его, срывается вниз. Рядом с любимой паровоз погибает, точно Ромео у тела Джульетты: буквально сам себя развинчивает на отдельные металлические детали. Наверное, можно было бы сказать, что Резо Габриадзе имел в виду нечто светлое и возвышенное (что-то вроде "любовь сильнее смерти"), если бы не финал спектакля: на белой простыне показывают кадры буквально пожирающего металл пламени — так паровозы отправляются на переплавку.