Фестиваль танец
В Москве гастролями французских трупп завершился 10-дневный международный фестиваль для детей "Большая перемена". ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА не без удовольствия впала в детство.
"Большая перемена", возникшая пять лет назад по инициативе театра "Практика", может поспорить с любым взрослым фестивалем по насыщенности, количеству и качеству мероприятий. В этом году диапазон программы раскинулся от получасового представления "Спокойной ночи", предназначенного для полуторогодовалых зрителей, до театрализованного суда над Иосифом Бродским, на который приглашалась публика от 12 лет. Главным иностранным акцентом фестиваля на сей раз стал французский: гастролям гостей из Франции посодействовал Французский институт.
Среди приглашенных выделялось имя Каролин Карлсон: гран-дама мирового авангарда, чьи спектакли входят в золотой фонд современной классики, до сих пор не была известна в качестве детского автора. Сказку "Скрюченный король", привезенную в Москву возглавляемым ею Национальным центром хореографии Рубе-Нор--Па-де-Кале, хореограф сочинила в союзе с композитором Рене Обри, художником Стефаном Верите и драматургом Мари Деплешен. И хотя хореография играет здесь доминирующую роль, в спектакле есть литературный пролог, без которого не только маленькие, но и взрослые зрители рискуют не разобраться в сюжете про ложные и истинные ценности мира. Низменные страсти персонифицированы в образе жадного короля, желающего отобрать у нищего горбуна девочку, посланную ему самим Солнцем для избавления от тоски и одиночества.
Почерк Каролин Карлсон явственно просвечивает в партии девочки: плещущая подвижными кистями игра рук; волнообразные, прихотливо меняющие ритм движения корпуса; импульсивные пробежки на высоких полупальцах и трамплинные мелкие прыжочки-подскоки, будто сцена раскалена, как жаровня (сходство могло быть и большим, если бы танцовщица Кристина Сантуччи обладала хотя бы половиной дара самой Карлсон, непревзойденной исполнительницы собственных балетов). Горбуну (Гийому Руийону, пластичному танцовщику с явным акробатическим прошлым) доверено больше импровизации: флики, сальто, бедуинские колеса составляют изрядную часть его партии. Злодей король у прекраснодушного хореографа получился невыразительным: русскому танцовщику Максиму Копистко позволено в основном таскать на веревке сундук с драгоценностями да разбавлять кряхтением и репликами сцену боя, поставленную с явной оглядкой на японские аниме. К большому удовольствию юных зрителей, разобравших родную речь, король грозить порезать горбуна "как колбасу". К неудовольствию взрослых, эта бытовая реплика изрядно снижает патетическую интонацию сказки, которой компьютерная графика добавляет чудес, когда над трехмерной выжженной пустошью на экране-заднике восходит "всамделишное" солнце, а голубеющее небо "дышит" облаками, как на сельских пейзажах Моне.
Однако подлинные компьютерные чудеса продемонстрировал другой спектакль — "Воображариум", копродукция чуть ли не десятка институций. В сущности, этот бессюжетный опус похож на компьютерную игру, в которой два очень человечных аватарчика преодолевают различные препятствия в беспрестанно трансформирующемся пространстве сцены. Поначалу компьютер даже участвует в действии. В углу площадки актер Адриен Мондо льет воду из бутылочки на экран спрятанного в ящике прибора — на сцене появляются капли, потом разливается настоящее половодье, и танцовщице Сатчи Норо приходится спасаться, перепрыгивая с камня на камень, которые ей предупредительно "подкладывает" под ноги ее партнер, раскидывая гальку по тому же экранчику.
Тема невидимого творца, создающего мир (реальный или иллюзорный — не так уж важно), доминировала в этом спектакле, богатом на визуальные обманки. То сцена вспучится горами, и персонажам приходится прыгать через пропасти; то на заднике возникнет засасывающий тоннель, от которого надо бежать во все лопатки; то всю сценическую коробку покроет звездное небо, и партерные движения танцовщицы будут образовывать в нем черные дыры и провоцировать метеоритные дожди.
Однако вся эта компьютерная свистопляска заканчивается очень человечным цирковым номером, которым, быть может, удивляли зрителей еще в доисторические времена. Адриен Мондо работает с шаром размером с теннисный мяч. Мастерство артиста позволяет шарику существовать совершенно автономно, и он вытворяет все, что заблагорассудится: вспрыгивает на ухо жонглеру, падает на его стопу, срывается с кончиков пальцев, а то и вовсе висит в воздухе, как планета Земля, оглаживаемая бережными прикосновениями рук хозяина-творца. Этот тихий финал, возрождающий успокоительную веру в то, что человек способен управлять не только собой, но и миром, оказался недостаточно убедительным для юных зрителей: непредсказуемый компьютерный мир впечатлил их гораздо сильнее.