На обломках самолета, который разбился 10 апреля 2010 года под Смоленском с президентом Польши Качинским и высокопоставленными чиновниками на борту, обнаружены следы взрывчатых веществ. Об этом сообщают польские СМИ со ссылкой на генпрокурора страны. Зампредседателя комитета Госдумы по обороне Франц Клинцевич обсудил ситуацию с ведущим Наилем Губаевым.
— Как вы считаете, почему о следах взрывчатки стало известно только сейчас, через два года после расследования?
— Это непонятно, честно говоря, и очень странно. Возможно, это новая попытка развязать какую-то интригу вокруг самолета, напрягая взаимоотношения между Россией и Польшей. Что касается взрывчатки, которая попала на самолет, тут вопросы уже к службе безопасности президента Польши — это одна сторона медали. А вторая сторона медали, которая мне кажется наиболее вероятной: если там есть взрывчатка, не могло ли случиться так, что от боев вокруг Смоленска могли остаться какие-то неразорвавшиеся снаряды во время Великой Отечественной войны? Конечно, при падении самолета что-то могло и взорваться в этот период, потому что достаточно сильный был удар и взрыв. Возможно, что отсюда и появилась какая-то взрывчатка.
— Но это на какую глубину самолет должен войти в землю? Есть все-таки такая гипотетическая вероятность?
— Именно гипотетическая. Конечно, может быть, и на полметра, и на метр лежали какие-то снаряды. Там же болотистая местность. Самолет ударился, и от такого резкого удара могло что-то старое детонировать. Не исключаю, если там был взрыв. Но важно другое — акценты, которые ставят поляки и пытаются по-новому раскрутить эту тему. Для всего мира уже понятно, что случилось, как там эти события развивались, согласились эксперты Польши. И вдруг — взрывчатка каким-то образом попала на самолет, она была там, а потом от удара взорвалась. Это уже вопросы не к российской стороне, а к польской.
— Как такое могло случиться? Наверняка ведь проводили экспертизы, исследовали эти обломки, как их могли не обнаружить? Или все-таки это скрывалось для того, чтобы не давать хода этому моменту?
— Я не знаю, возможно, наши специалисты не пытались брать пробы какие-то, а поляки это обнаружили и скрыли, а потом обнародовали по-новому, чтобы использовать в нужный момент. Я не знаю, и до конца не понимаю их мотивацию и поступки. Уже достаточно много вокруг этой трагедии было сказано, и мне непонятно, почему политики Польши пытаются каким-то образом по-новому все инициировать. Они понимают, прежде всего, естественное состояние родственников и пытаются увидеть какие-то со стороны умыслы. Тем более обвинить Россию. Я не знаю.
— Ухудшатся отношения Варшавы с Москвой?
— Это не улучшит отношений, если это будет педалироваться, эта методика контрпродуктивна и с международной точки зрения, и с нравственной, и с политической точки зрения. И конечно, она требует пояснения, в том числе от такого лица, как генеральный прокурор. Почему она сегодня появилась? Об этом не говорили еще тогда, кода было все прозрачно, и об этом говорили все, кто хотел.
— Если вдруг не появится официальных комментариев, будет российская сторона требовать их?
— С российской стороны не знаю. Но стороны парламента, как только соберется парламент, какие-то такие инициативы будут, я в этом ни грамма не сомневаюсь.