Премьера театр
Театр имени Моссовета показал первую премьеру сезона на большой сцене — спектакль по пьесе Чехова "Три сестры" в постановке кинорежиссера Андрея Кончаловского. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Очередной, третий на этой сцене чеховский спектакль Андрея Кончаловского (до этого он ставил в Театре имени Моссовета "Чайку", которой уже нет в репертуаре, и "Дядю Ваню") показывает, что режиссер раздираем противоречивыми чувствами — он словно никак не может сделать личный выбор между идеализацией прошлого, любованием некоей "потерянной Россией" и трезвостью мысли, природным скепсисом, недоверием к чеховской мифологии. Как поклонник классики и знаменитый деятель искусств он тянется к абстрактно-традиционному Чехову, но как язвительный и недобрый прагматик ищет, где бы вставить классику шпильку.
Спектакль обрамлен режиссерскими жестами, которые должны свидетельствовать о том, что отношение к "Трем сестрам" у постановщика возвышенно-печальное, мемуарное. Чеховский мир должен показаться трагически утраченной абсолютной ценностью. В прологе на аванзанавесе появляются строки из чьего-то письма, написанного уже после революции: "Как давно это было, и было ли вообще то, что было...", а между небом и землей, посреди черноты, на качелях летают над сценой три женщины в белых платьях — так представляют себе чеховских сестер неисправимые идеалисты. В финале же спектакля сестры оказываются "накрыты" видеопроекцией с кадрами марширующих войск — видимо, это военные уходят из города, но смотрятся они скорее как захватчики-варвары, тем более что женщин тут же изолируют от публики, закрывают окнами-ширмами — да так, словно запихивают в товарный вагон.
Собственно действие спектакля между тем вовсе не свидетельствует о том, что Андрей Кончаловский испытывает почтение к русской интеллигенции из прекрасного далека, ставшей жертвой истории. К большинству персонажей он относится либо с плохо скрываемым равнодушием, либо с избирательной мстительностью. Грубость и мещанский напор Наташи (Наталья Вдовина), допустим, обычны. Андрея (Алексей Гришин) тоже довольно часто не щадят. Но Кончаловский идет дальше. Из сестер Прозоровых больше всего не повезло Ольге — Лариса Кузнецова отлично показывает эксцентричную, взбалмошную старую деву, отчаявшуюся найти женское счастье. Она безнадежно влюбляется в Вершинина — кажется, гораздо сильнее, чем надменная, недобрая Маша Юлии Высоцкой. Чем так уж привлек обеих дам заезжий военный, понять трудно. Чеховскому полковнику досталась самая большая порция режиссерского недоверия, граничащего прямо-таки с презрением: Александр Домогаров играет ходячую карикатуру — Вершинин нелеп и стеснителен, ходит с зализанными волосами, говорит высоким голосом и комично складывает ручки, манерно грассирует, поминутно теряя монокль. В казарме над ним наверняка потешаются.
Играют "Три сестры" в декорациях, придуманных самим Андреем Кончаловским ранее,— это практически то же лаконичное оформление, которое было использовано в "Дяде Ване". Костюмы к обоим спектаклям сочинил Рустам Хамдамов — впрочем, они не слишком оригинальны: ровно такими должны выглядеть одежды героев по хрестоматии. Да и актерский состав тот же — режиссер задумывал чеховскую дилогию, и даже мечтал показывать обе пьесы в один день. От этой идеи, впрочем, благоразумно отказались — играть подряд целых два спектакля, объединенных помимо упомянутых частностей еще и отсутствием предмета художественного высказывания, было бы слишком большим риском. Испытывать терпение зрителей, ищущих убежища в конвенциональном театре, немилосердно.
Рассуждая про пьесы Чехова, Андрей Кончаловский любит прибегать к музыкальным аналогиям. Текст пьес он уподобляет нотам, причем "Дядю Ваню" считает сонатой, а "Три сестры" — симфонией. Раз уж постановщиком заявлена музыкальная терминология, то придется сказать, что в "Трех сестрах" дирижер странно монтирует банальности и экстравагантности — ноты под его руководством то звучат как школьная гамма, то огрызаются друг на друга. И даже очень хорошие музыканты, такие как Виталий Кищенко (Соленый) и Павел Деревянко (Тузенбах), иногда, вдруг выступая с запоминающимися соло, никак не могут найти содержательных созвучий. Поэтому игра в ансамблевый театр оказывается притворной и пустой.
Кажется, главное для оркестра под управлением этого маэстро — пройти текст от начала до конца, расцвечивая его то бытовыми, то лирическими деталями и мало заботясь о единстве звучания. Два раза, между картинами, актерам даже предлагают стать самими собой и посмотреть на Чехова и своих героев со стороны: на экране возникают их лица и звучат ответы на простые вопросы режиссера — по преимуществу, разумеется, очень банальные ответы. Андрей Кончаловский вальяжно и многозначительно ищет правильной дистанции с Чеховым — и, конечно же, не находит ее.