Варе и Феде всего шесть, и у них, разумеется, еще не сформировано понимание многого. Не то чтобы я позволяла себе думать, что может быть по-другому. Просто вчера, когда мы делали с ними уроки, мне стало вдруг страшно: понимание детьми каких-то важных вещей не то что не сформировано, оно на самом деле искажено. В одном из учебников они прочли притчу — у старика было три сына, которые не могли ужиться вместе, тогда как старику хотелось, чтобы после его смерти сыновья жили в мире. Чтобы научить их этому, он позвал их к себе и попросил разломать пополам веник. Сначала попробовал старший сын, но, сколько он ни старался, ничего не получилось. Неудача постигла и среднего, и младшего. Тогда отец развязал веник и попросил каждого сына разломать по несколько соломинок.
Дети дочитали притчу до конца. А после этого им нужно было выполнить задание, ответив на ключевой вопрос: зачем отец позвал своих сыновей? Чему он хотел научить их? Федя сказал не задумываясь:
— Он хотел научить их ломать веник.
У Феди были причины, чтобы ответить именно так. Мои дети, действительно, немало знают про сломанные веники: они пережили мой развод с их отцом — веник, который был сломан с особой тщательностью, но без профессионализма. И действительно, если разобраться в сути полученных детьми дошкольных еще уроков, они могли усвоить одно: надо научиться правильно ломать веник.
Я рассказала детям притчу про старика еще раз, объяснив им ее смысл. Который в том, что если "вы вместе, то вас никто не сломит, а по отдельности вас также легко победить, как и сломать пару соломинок".
Федя кивнул головой, Варя — задумалась, но ненадолго. Будут ли дети воспринимать книжный опыт, при том что у них в семье сформирован другой, прямо скажем, противоположный?
Эта история с веником, правда, испугала меня. Если разобраться, то это было лишь еще одним доказательством того, что многое происходящее вокруг детей в реальной жизни — описательные части какой-то притчи, при этом главное — выводы о том, чему отец хотел научить своих сыновей,— они вынуждены делать, как правило, самостоятельно. И дети учатся правильно ломать веник. Я вдруг остро почувствовала, что каждое мое решение я должна соизмерять с тем, какие выводы могут сделать из этого мои дети. При том что они оценивают сделанное, а не сказанное, ответственность становится какой-то всепоглощающей. Слишком многое вокруг представилось мне огнеопасным, воспламеняющим действительные ценности. В окружающей их жизни невероятно много всего деформированного, при том что чего-то ценного невероятный дефицит. В этом городе идешь как после бомбежки — везде, кругом, повсюду одни сплошные сломанные веники. В моем детстве были книжки и театр. В тот вечер я готова была прочесть своим детям все книжки на свете и пересмотреть все спектакли. Но им пора было спать.
На следующий день мы пошли с детьми в театр. Правила рассадки зрителей в зале сводились к тому, что дети усаживались ближе к сцене, родители — на последних рядах. Я села на самый последний и собиралась, как часто бывает на детских спектаклях, особенно с папами, подремать. Но та притча заставила меня проявить бдительность: конечно, спектакль был еще один урок, и от того, как он будет усвоен, зависит какая-то, пусть небольшая, частица детского жизненного опыта.
Когда мы вышли из театра и сели в машину, дети спросили:
— Мама, была ли притча в спектакле?
Дети тоже опасались пропустить притчу и сделать из нее неверные выводы. Сломанный веник стал хорошим уроком для нашей семьи.
— Для меня — была. А вы что думаете? О чем был спектакль?
— О Кристофере Робине и о том, как хорошо бывает в детстве и как быстро это заканчивается.— Варины выводы были близки к тому, чтобы не быть отредактированными.
— А еще?
— Я могу подумать, мам. Могу даже рассказать тебе эту притчу. Она про то, что иногда родители снова становятся детьми, переставая думать про свое сложное. И как тогда всем бывает счастливо.
— Верно.
— Что "верно", мам? На самом деле это для тебя была притча. Ты сделала выводы?
— Да. Я починю веник.
Дети расхохотались, а я вела машину и мне было жаль, что дворники смахивают не мои слезы, а всего лишь капли дождя.