В моем кругу была популярна идея, что новые технологии, и прежде всего интернет, суть ключ к просвещенности, с которой Россия воспрянет ото сна. Но, боюсь, ключ сну не помеха
Давайте поясню.
В моем кругу было популярно (и сейчас популярно) утверждение, что российское социальное устройство поддерживается если и не дураками, то теми, кто живет там, где из всех средств информации — три канала ТВ.
Эта концепция рассматривает интернет как золотой ключик доступа к разнообразным источникам информации. В соответствии с нею любой разумный человек (и даже дурак), сравнив, например, пропагандистские бяки в исполнении Аркадия Мамонтова с программами телеканала "Дождь", а также с дискуссиями в Twitter и ЖЖ, поумнеет и отделит зерна от плевел, агнцев от козлищ, овес от овсюга.
Эту концепцию много что питало. Например, технология телевидения, основанная не только на эмоциональном объединенном воздействии картинки, музыки и речи, но и на клиповом характере подачи (неизбежно низводящем великие идеи до простеньких). А также — внимание, это обычно упускают из вида! — на отсутствии обратной связи. Даже в книгопечатании обратная связь устойчивее, чем на телевидении: написал Фукуяма свой "Конец истории" — получил в ответ десяток книг-опровержений, после чего сам кое-что подкорректировал в "Великом разрыве".
То есть пока власть телевидения монопольна — три канала могут трубить что угодно. Если у тебя только эти программы ящик принимает, а кругом дерьмо, то, безусловно, утешительно в это все верить.
Одним словом, надежды просвещенных людей на просветительство интернета были понятны. В 2010 году Алексей Навальный триумфально лидировал на электронных выборах мэра Москвы, устроенных на сайте "Коммерсанта". Он набрал 45,02 процента (следующий, Немцов,— 11,99 процента, а Собянин лишь 2,82 процента).
Вот, предвкушали прогрессисты, когда интернет действительно овладеет массами, тогда Навальный станет большим начальником!
Летом 2010 года, по данным ФОМа, суточная аудитория интернета в России составляла 28,6 млн человек, месячная — 43,7 млн. Спустя два года эти показатели выросли соответственно до 45,1 и 59,4 млн. Но вдруг оказалось, что у многих рост узнаваемости — это рост отрицательной популярности. В феврале к Навальному относились положительно 24 процента, а отрицательно 31 процент. В сентябре — положительно 22 процента и отрицательно 46 процентов. У Гудкова эти пары цифр — 24/29 и 24/43.
Скажете, телевизионная машина постаралась? Но почему россияне, имея доступ к разнообразным источникам через интернет, продолжают нажимать все те же три кнопки?
Идея ведь была в том, что правда побеждает кривду и что одно от другого каждый сможет отличить, дайте только инструмент доступа!
Вот вам инструмент. Вот вам интернет. Уже не только в двух столицах, но и во всех округах (уровень проникновения интернета сегодня колеблется от 48 процентов в Сибири и Приволжье до 58 процентов на Северо-Западе). Вопрос: почему правда (как мы ее понимаем) не побеждает кривду?
Я слышал массу ответов. Глава ВЦИОМа Валерий Федоров объясняет отрицательный рейтинг оппозиции усталостью от политики и от митингов.
Но я боюсь, что все объяснения являются крайним упрощением, исходящим из базовой идеи: правда должна торжествовать, потому что она правда.
Я очень боюсь, что правда никому, ничему и ничем не обязана. Россия остается консервативным и умеренно бесчеловечным государством. Более того, Россия за последние — интернетные! — годы стремительно дуреет. В том смысле, в каком мы двоечника, не знающего ничего на свете, считаем дураком.
Я пару месяцев как веду файл, озаглавленный "Хроники пикирующего идиотизма". О боже мой! В Свердловской области гаишники зовут попов освящать дороги. 27 процентов россиян хотят ввести в Уголовный кодекс телесные наказания. В Белгороде запрещают рок-оперу. Минтранс запрещает продавать любые билеты за пределы региона без предъявления паспорта. В Госдуме хотят запретить выход без паспорта в интернет. В Питере запрещают выставку Марата Гельмана и фильм Майи Милош, а питерские депутаты обсуждают запрет топота котов в ночное время и запрещают обсуждать конец света...
Я хочу сформулировать очень неприятную для моего круга вещь.
Доступ к источникам информации никак не гарантирует того, что нравится моему кругу: толерантности, терпимости, развития науки и гражданского общества. То есть не гарантирует европеизации страны.
Похоже, то, что называется "русской матрицей", влияет на убеждения, поведение и принятие решений в куда большей степени.
Здесь, если еще не устали, я перехожу к одной гипотезе. В моем кругу обычно имеют некоторые представления о генетике и знают, что биологическим репликатором является ген. С точки зрения гена люди — просто генетические машины, позволяющие генам выжить. И если не происходит ничего чрезвычайного (например, радиационного облучения), то ошибки в репликации редки и поправимы: "неправильный" ген попросту умирает вместе с его носителем... Я остановлюсь, отослав читателя к популярной литературе типа "Эгоистичного гена" Ричарда Докинза...
...А с отточия продолжу: есть гипотеза, что представления людей о добре и зле, о должном и о греховном реплицируются в пределах наций и цивилизаций таким же матричным путем, мельчайшей структурной единицей которого является, по аналогии с геном, мем.
Слово "мем" недавно вошло в наш язык из английского (первым о мемах заговорил тот же Докинз) и пока что существует в значении "прилипчивое выражение, запущенное в интернет". Например, мем — это реплика блогера и муниципального депутата Веры Кичановой: "А я девочка, я не хочу брать на себя ответственность, я новое платье хочу". Фраза не просто облетела Рунет, не просто тысячекратно варьировалась ("А я мальчик, я не хочу каждую неделю писать для "Огонька", я красный "феррари" хочу!"), но и сохранила изначальное представление о том, что все мы остаемся людьми и детьми, в какие бы взрослые игры ни играли... Однако такое определение мема крайне неполно. Мем — это устойчиво воспроизводимая единица культурной информации. А культура — это вовсе не кино и домино (хотя и это), а вообще все то, что отличает страны и цивилизации друг от друга.
И вот тут я подхожу к главному: мем, похоже, устойчив к образованию и образованности, к знаниям. Идея, что Россию достаточно образовать, просветить, как она изменится, весьма стара, ее разделяла тьма народа, от Чаадаева и Новикова до Горького и Быкова, однако она неверна. Темного сиволапого мужика в России давно нет (а еще Тэффи в переписке с Горьким яростно уверяла, что сиволапый никогда не научится пользоваться носовым платком) — а русский строй есть. Все то же целование сапога тому, кто выше, и пинок под зад тому, кто ниже, если докапываться до глубинных, вовсе не христианских, основ.
Мы живем примерно в той же стране, какая сложилась между Иваном III и Иваном IV, когда уничтожена была конкурирующая матрица — республиканская. Петр I заставил русскую матрицу мутировать, внешне европеизироваться (он подействовал на страну, как жесткое облучение; с тех пор русские сравнивают себя с Европой, а не с Азией), однако матрица в основе устояла, и либеральный мем в ней является рецессивным, а не доминантным. И даже большевики не смогли ее сломать, лишь царя переименовали в генсека да взяли под контроль личную жизнь, по счастью, временно.
И хотя пороки русской матрицы всем известны, пора делать вывод, что никаким интернетом ее не изменить. И пора делать вывод, что вопрос "Кто виноват?" по отношению к матрице вообще бессмыслен: человек с точки зрения мема есть машина для его воспроизводства.
Остаются еще вопросы: "Что делать?" и "С чего начать?".
Но отсутствие ответов на них не отменяет необходимости развития интернета и просвещения общества: пусть основ существования это и не меняет, зато делает жизнь куда более приятной.