Фестиваль театр
На фестивале "Территория" показали спектакль итальянских радикалов Стефано Риччи и Джанни Форте. В том, что впавшее в детство человечество может сделать былью любую страшную сказку, убеждалась АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
Современники упрекали братьев Гримм за излишнюю жестокость собранных ими сказок. Обходясь "без Гриммов" (так дословно переводится "Grimmless"), лишь намекая на знакомые сюжеты, режиссеры и художники Риччи и Форте убеждают, что впавшее в детство, стершее грань между реальным и виртуальным человечество в любой миг готово превратить жизнь в такую кошмарную сказку, что заставила бы рыдать всех людоедов, злобных мачех и разбойников.
"Жила-была страна в форме туфли.... проблема номер один — как избавиться от тел... и жили долго и счастливо... бесконечное число жертв" — эти фразы доносятся не из плохо настроенного приемника. Кровавое и инфантильное сегодня запросто сосуществуют в одной голове. Скажем, в голове хрупкой женщины с косичками и в розовых наушниках. Произнося текст, она деловито катает по сцене оранжевый чемодан, ведь все мы спешим, стараясь не засиживаться на месте. Еще четыре кислотных расцветок чемоданчика кружат ее партнеры. Ярко-розовые кофты, колготки в клеточку, штаны на три размера больше — вместе с тинейджерским прикидом герои Риччи--Форте заимствуют подростковый драйв, эгоизм и агрессию. На сцене всласть мажутся взбитыми сливками, прыгают под музыку, наперебой, почти как в михалковском "А что у вас...", выдумывая разные варианты насильственной смерти: "Меня сбила машина Берлускони", "Я утонул в выгребной яме на Лазурном берегу", "А зато мне засунули в зад кристалл Swarovski". Ищут принца для Золушки: напяливают розовую корону на какого-то пузатого зрителя и тут же о нем забывают. А потом упоенно возятся с домиком для Барби, рассказывая об убийстве некого Андреа. Три подозреваемые куклы — Барби-мать, Барби-сестра и Барби-любовница — раздеты донага и, разумеется, немы.
Самый жуткий образ спектакля — волшебная палочка, с помощью которой герои пытаются выключить телеэкраны (вместо них на стене ряд прожекторов), поменять саундтрек и даже управлять друг другом. Страшна, конечно, не сама палочка — карандаш с цветной фольгой, а вера в ее могущество. Такая же истовая, как и оброненная на сцене фраза "Никто не умирает навсегда".
Вот она, главная примета детства! Вот почему четверо актеров, затеяв игру в "угадай, кто ударил", долго и со смаком бьют и швыряют пятую, рисуют на ее груди член, таскают за волосы и поливают бензином — смерти-то нет! Она и правда вскочит, оденется и под диснеевскую музыку расскажет, что гномы хоронят ее по десять раз на дню, а она воскресает снова, бежит к Ворчуну, когда ей нужен совет психолога, жует мыло, чтоб не потерять "конкурентоспособный размер", и никогда не звонит родителям: "Мертвые вообще не звонят".
В финале, устав от игр, актеры начнут стягивать друг с друга платья и случайно испачкаются в золотой краске. Начнут стирать — и размажут сильнее. И станут золотистым изваянием в духе античных скульптур. А потом пойдет снег, золотые статуи начнут скользить в тающих хлопьях. И пока зал восторженно аплодирует, трудно избавиться от мысли, что так вполне может случиться: заигравшись в очередную красивую, но слишком жестокую сказку, человечество вымрет, оставив после себя груды мусора и обломки божественных статуй. Недаром же Риччи--Форте заканчивают свой спектакль фразой: "Жила-была страна в форме туфли... да вся вышла".