Гастроли
Два фестиваля, один за другим, московский "Сезон Станиславского" и петербургский "Балтийский дом", открылись гастролями вильнюсского театра "Мено фортас" с новым спектаклем Эймунтаса Някрошюса "Божественная комедия". Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Данте, как и все другие авторы, которых ставил Эймунтас Някрошюс — Чехов или Достоевский, Камю или Гете, Шекспир или литовский классик Донелайтис,— попал в полупустое и темное, насыщенное загадочными и мучительными откровениями театральное пространство, которое оживает не то в мечтах, не то в ночных кошмарах. На сей раз, правда, неопределимое место действия можно назвать впрямую — загробный мир, по которому блуждает лирический герой "Божественной комедии". Кажется, Някрошюс впервые привел своих героев в мир, который в других его спектаклях подразумевался, подозревался, но не признавался в себе.
Как это часто бывает, исполнение мечты — если можно так назвать подсознательное стремление в загробный мир — вовсе не гарантирует гармонии. "Божественная комедия", судя по всему, вряд ли войдет в число самых знаменитых работ литовского мастера: спектакль долго и порой сумбурно блуждает по каким-то внутренним лабиринтам, прежде чем обретает наконец пронзительную ясность — происходит это, впрочем, уже в третьем действии, спустя три с лишним часа после начала действия. Впрочем, у Някрошюса так бывает часто. На его спектаклях иногда нужно набраться терпения, чтобы, накопив непонимание и растерянность от изрядного количества неразгаданных знаков, вдруг открыться сцене. Важно, что процесс постижения театрального языка происходит не только в зале, но и на сцене: большинство актеров — студенты Вильнюсской театральной академии.
Путеводных нитей в этом лабиринте два: тема любви и тема прощания с родным городом, причем город постепенно соединяется с возлюбленной героя. Светлые макеты зданий Флоренции вторгаются в темноту сцены как детские игрушки, и кукольный город, обнесенный канатиками, становится нежным живым существом, над которым какофония звуков звучит как колыбельная. Потом прекрасный город возникнет вновь — но уже металлическими клетками, которые будут только навевать воспоминания о силуэтах зданий. Как и этот город, образы Някрошюса возникают так же быстро, из воздуха, как и исчезают, оставляя чувство недопознания — и страшное ощущение, что твое собственное сознание начало угасать.
Еще в прологе на грудь лежащего Данте (Роландас Казлас) вдруг вскакивает Беатриче (Иева Тришкаускайте) и вскрикивает птицей — она здесь словно вестница смерти и в то же время спасительница. Потом сцена заполняется силуэтами молодой женщины, и сама она существует в спектакле то реально, то как примета памяти. Чтобы она ожила, нужны усилия. Те места, которые в лежащей на авансцене книге Данте посвящены Беатриче, обозначены разноцветными стикерами. В одном из эпизодов спектакля они переклеиваются на платье Беатриче настоящей — и она начинает светиться пестротой бумажек. Эймунтас Някрошюс мастерски умеет внедрить в свое вроде бы лишенное связи с реальностью пространство какие-то бытовые, иногда смешные и нелепые, детали.
Вообще, мрачноватая материя "Божественной комедии" иногда сдобрена и режиссерским юмором — особенно это касается человеческих пороков, воплощением которых в спектакле становится духовное лицо, неуловимо напоминающее нынешнего папу римского Бенедикта. Но еще больше он напоминает шута, комического персонажа — его митра свернута из бумаги, его повадки грубы, а его ярость столь же агрессивна, сколь и бессильна. А Вергилий у Някрошюса изображен вертлявым пронырой, словно каким-то гротескным нечистым — доверия проводнику нет.
Но все-таки запоминается "Божественная комедия" не то и дело затухающими сквозными темами, а разовыми откровениями. Вроде жеста отчаяния, которым Данте, разнеся руки вверх и вниз, стремится соединить своим телом землю и небо, а когда отчаивается это сделать, соединяет руки, между которыми помещается вместилище земной мудрости — книга. Или финала, в котором огромная сфера, таившаяся в глубине сцены (художник спектакля — Марюс Някрошюс), вдруг разделяется на "южное" и "северное" полушария, и в открывшейся щели видится красное пламя. "Божественная комедия" Някрошюса останавливается на границе рая, но насколько он отличается от ада — вот в чем вопрос.