В ЦВЗ "Манеж", который под руководством Марины Лошак должен теперь превратиться в нечто вроде московского кунстхалле, открылась первая выставка. Показывают "Трилогию" группы "АЕС+Ф" (Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский и Владимир Фридкес), проект-блокбастер, сделанный при поддержке галереи "Триумф" и Мультимедиа Арт Музея. Параллельно такая же выставка открылась в Martin-Gropius-Bau — на одной из самых престижных площадок Берлина. Рассказывает АННА ТОЛСТОВА.
Выставка современное искусство
Во-первых, это красиво. Все: лица моделей, их тела, движения, костюмы, декорации — воображаемые пространства, смоделированные в 3D, экзотические пейзажи и экзотическая архитектура. Красивы позы, в которых застывают модели, потому что они отсылают к классическим композициям, заученным глазом по живописи и скульптуре Высокого Возрождения и барокко. Красивы саундтреки, потому что Павел Карманов составил их из классических фрагментов — от Вивальди до Чайковского. Красивы странные фильмы, сшитые посредством компьютерной анимации из тысяч фридкесовских фотографий. Красивы пестрые фотокартины и белоснежные скульптуры, этакие фарфоровые статуэтки-акселератки, сделанные по мотивам фильмов. Это "красиво" не стесняется своей откровенной китчевости, павлинов, попугаев и прочего отельно-ресторанного шика: что еще остается, когда красота приравнена к китчу.
Три фильма впервые показывают вместе, и из милосердия к зрителю, наверное, их немного сократили, а первый, кажется, и вовсе чуть ускорили — на просмотр всей "Трилогии" уйдет около часа. При сопоставлении всех трех видно, что замысел трилогии вряд ли имелся изначально, по крайней мере первая часть — "Последнее восстание" — выбивается технически, стилистически и сюжетно, будучи, скорее, финалом предыдущих работ на подростковую тему. И еще заметно, что от фильма к фильму мастерство исполнения растет: в совершеннейшем балете третьей части, "Allegoria Sacra", зрелище приобретает голливудское качество, а производство — поистине голливудский размах. Между тем "аесы" настаивают на том, что это именно "Трилогия", где компьютерно-игровая воинственность "Последнего в восстания" — ад, роскошь прибрежного отеля в "Пире Трималхиона" — рай, а неопределенность ожидания в международном аэропорту "Allegoria Sacra" — чистилище. Аллюзии на "Божественную комедию", сколь бы претенциозными ни казались, оправданны в том смысле, что три части действительно складываются в стройную картину мира, она же политический памфлет. Но политический не как у Данте или у живописцев флорентийского кватроченто, когда на фреске в капелле среди святых и статистов узнается каждый сколько-нибудь заметный деятель республики, хотя лица из светских хроник действительно можно опознать в двух последних сериях эпопеи. Да и понять, где там на самом деле рай, ад и чистилище, невозможно: апокалиптические мотивы, видения катастроф и предчувствие конца есть в каждой части "Трилогии". Недаром она получила подзаголовок "The Liminal Space", "лиминальное пространство", то есть состояние перехода, промежуточности, что можно понимать психологически, социологически и антропологически. Оттого движения здесь по преимуществу колебательные, и время зависло, как компьютер с перегруженной информацией памятью.
"Трилогия" тоже перегружена цитатами — из живописи, ваяния и зодчества, оперы и балета, кинематографа и компьютерных игр, она нашпигована ими так, что главный прообраз за ними как-то теряется. И только в огромном пространстве "Манежа", где для многоканальных "Последнего в восстания", "Пира Трималхиона" и "Allegoria Sacra" в экспозиции выстроено по павильону, так что зритель может встать в центр, чтобы экраны обступали его полукружием или полной окружностью, становится ясно, что прообраз этот не ренессансный алтарь, не барочный плафон и не вагнеровская сцена. Прадед аесовских фильмов — панорама, излюбленное зрелище XIX века. Развлечение для самой разной, по большей части невзыскательной публики и конец, а точнее тупик, академической живописи. Панорама могла соблазнять иллюзорной близостью экзотических стран, заставляя работать фантазию зрителя, невольно переносящегося в нарисованные дали, а могла бравировать тем, что способна создать полную иллюзию реальности, убивая любую фантазию на корню. Как, например, Панорама Месдага в Гааге, предельно точно изображающая расположенный по соседству морской курорт Схевенинген, до которого на лошадях каких-нибудь четверть часа езды. И "АЕС+Ф" соединяют оба рода иллюзии так, что соблазнительный мир глянца и рекламы, куда сегодня вместо панорамной экзотики проецируются фантазии и желания невзыскательной публики, оказывается реальным миром креативного потребления, выстроившего себя по рекламно-глянцевым шаблонам. Это слипание реальности с виртуальностью можно было бы торжественно провозгласить концом истории, отвешивая поклоны Гегелю с Фукуямой. Если бы реальность эта, схваченная то ли бесстрастным, то ли критическим взглядом социологов-антропологов из группы "АЕС+Ф", не была лишь весьма условным, зависшим в неопределенности конструктом, красивой китчевой картинкой, очагом в каморке папы Карло, за которым, однако, ничего волшебного нет.