Выставка Магритта в Эрмитаже
В Государственном Эрмитаже открыта первая в России персональная выставка знаменитого бельгийского сюрреалиста Рене Магритта (1898-1967). В экспозицию вошли 30 хрестоматийных произведений художника, большинство из которых предоставлены Собранием Менил (Хьюстон, США). В конце октября выставка переедет в ГМИИ имени Пушкина.
Выставка названа "Магритт". У нее нет ни подзаголовка, ни каких бы то ни было иных уточнений. Кратким наименованием устроители предупреждают, что публику ждет встреча с художником, в представлении не нуждающимся. В высокой оценке события они правы: выставка полна первоклассных и знаменитейших полотен, она открылась вовремя — в год столетия художника, лишь ненамного пропустив вперед аналогичные европейские вернисажи,— и обречена на успех. Магритт растиражирован почти так же, как Дали. Рекламщикам было удобно использовать афористичную природу дарования Магритта.
Лучшие его картины сродни плакатам — не перегружены деталями, сразу запоминаются, легко описываются словами. Голова в виде женского торса, дождь из человечков, русалка с головой рыбы и туловищем женщины, яйцо в клетке — визуальные образы, провоцирующие не столько на длительное рассматривание, сколько на краткий пересказ сюжета. Игра со словами и образами для Магритта — одна из любимейших. Чего стоят изображение трубки с провокационной подписью под ней "Это не трубка", перочинный ножик с этикеткой "Птица" и практически всегда никак прямо не связанные с картиной поэтичные подписи.
Сам Магритт знал о коммерческой ценности своих визуальных парадоксов, но, долгие годы подрабатывая рекламой, ее ненавидел и с творчеством четко разделял. Смешение произошло помимо его воли — с 50-х годов и по сей день благодаря образам Магритта успешно продаются книги и шоколад, одежда и страховки, косметика и кредитки. То, что было для художника высоким искусством, почти сразу по выходе из мастерской оборачивалось обложкой ширпотреба. Искусства более массового, чем у любого из коллег-сюрреалистов (даже Дали), зрительское почитание и коммерческий успех которых еще не означал столь тотального, как у Магритта, проникновения в масскультуру.
За эту-то непосредственную доходчивость да еще за строптивый нрав и непослушание бельгиец долгое время считался маргиналом. В какой-то степени он сам был в этом виноват: ссориться с гуру движения Андре Бретоном, умиротворять измученную войной публику "солнечным сюрреализмом" (читай: импрессионизмом) a la Renoir, вступать в компартию, когда сюрреалисты от коммунистов открестились,— не слишком разумно. За это можно потерять парижского маршана и долгожданную выставку, впасть в нищету, быть осужденным коллегами и даже отлученным от сюрреализма.
Ссоры с "генералами" сюрреализма сменялись перемириями, но репутация художника была подпорчена, и восстановить ее предстояло уже другим поколениям — идолы поп-арта и постмодернизма с упоением играли в задачки, заданные Магриттом. Его живопись была "умнее" живописи Дали и даже Эрнста, но сейчас она оказалась еще и современнее их. Для современников Уорхола и Булатова, для поколения TV и рекламных клипов Магритт — отец родной. Но станет ли он родным для следующей генерации?
КИРА Ъ-ДОЛИНИНА