Рождение комедии из духа музыки

"Женихи" в Театре наций

Премьера театр

Московский Театр наций показал первую в новом сезоне премьеру — музыкальную комедию "Женихи" Исаака Дунаевского поставил тандем режиссера Никиты Гриншпуна и художника Зиновия Марголина. Комментирует ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.

Оперетта в советском ее изводе по-прежнему остается пожалуй что самой проблемной репертуарной зоной российского музыкального театра. Предпринимавшиеся в последние годы считанные попытки реанимации слишком тесно связанных с духом времени и потому, как казалось, окончательно и бесповоротно снятых с повестки дня опусов советских классиков лишь однозначно диагностировали клиническую смерть жанра. В подобном контексте обращение зарекомендовавшего себя форпостом актуальной режиссуры Театра наций к числящимся первой советской опереттой "Женихам" Исаака Дунаевского и приглашение в постановщики режиссера "с родословной" (дед Никиты Гриншпуна был одним из основоположников легендарной Одесской музкомедии, в историю музыкальной режиссуры вошел и его отец) выглядело как минимум интригующе. Забегая вперед можно сказать, что выход подопечных Евгения Миронова на новую жанровую территорию обернулся появлением в афише Театра наций спектакля, не имеющего аналогов в современном российском театральном процессе.

Старожилы Мариинского театра любят вспоминать bon mot о том, как после петербургской премьеры балета "Симфония до мажор" одна не в меру впечатлительная зрительница выбежала из зала с восторженным воплем "Я вижу музыку!", имея в виду, вероятно, то мастерство, с которым Джордж Баланчин облекал в хореографическую плоть структуры партитуры Жоржа Бизе. Примерно те же эмоции по аналогичному поводу способна вызвать, как ни парадоксально, и постановка Театра наций: "Женихами" Никита Гриншпун отрекомендовался режиссером, умеющим то, на что в России способны единицы,— использовать музыку как основу и источник театральной ткани. Звук и жест связаны в его спектакле нераздельно, действие зарождается из ритма и энергии музыкальных фраз: обращаясь с партитурой Дунаевского с еретической свободой и воспринимая первоисточник лишь как канву для импровизации, режиссер берет на себя функции одновременно и дирижера, и композитора, словно бы на ходу переинтонируя музыкальные реплики, жонглируя ими и перебрасывая их от одной группы артистов к другой.

Освоившие премудрости игры на музыкальных инструментах и вполне поднаторевшие в вокальном искусстве артисты Театра наций неотличимы в "Женихах" от выведенных на сцену и ставших полноправными участниками действия консерваторских выпускников. В обращении с этим ни на секунду не покидающим подмостки оркестром господин Гриншпун демонстрирует совершенно ювелирное, редкостное для молодой отечественной режиссуры умение работать в пустынном пространстве раздетой донага сцены — а пластической красотой мизансцен "Женихи" местами напоминают, страшно сказать, иные спектакли Джорджо Стрелера. Пестованием изощренной театральной формы режиссер, на первый взгляд, вообще склонен заниматься куда более охотно, чем вчитыванием в партитуру Дунаевского принципиально новых смыслов. Но при ближайшем рассмотрении амбициозность замысла постановщика становится очевидна: истинным сюжетом "Женихов" господин Гриншпун делает вовсе не высмеивающую нравы времен нэпа сатиру, а пускай завуалированное, но чрезвычайно темпераментное признание в любви эпохе Шкловского и Мейерхольда и вообще всему советскому авангарду 1920-х годов.

И прежде всего авангарду театральному. Это становится особенно заметно, когда примерно к середине первого акта с изумлением понимаешь, что выстроенный Зиновием Марголиным ключевой элемент сценографии спектакля — гигантский, во всю ширину и в половину высоты зеркала сцены гроб — не что иное, как конструктивистский "станок для игры", который отважно осваивает отлично сыгравшийся актерский ансамбль во главе с бесстрашной Юлией Пересильд. За восемь лет до того, как Дунаевский принялся сочинять "Женихов", ленинградские формалисты рассказали миру о том, что гоголевская "Шинель" организована не сюжетом о мытарствах маленького человека, а словесной игрой — интонационной, декламационной, ритмической. Вот и в спектакле Никиты Гриншпуна сюжет о массовом сватовстве к вдове зажиточного трактирщика существует лишь как повод увлечь артистов и зрителя виртуозной театральной игрой, наблюдать за которой одно удовольствие и для так называемой широкой публики (в стартовавшем сезоне постановке Никиты Гриншпуна уготована судьба потенциального кассового хита), и для профессионального сообщества (ему авторы адресуют отдельную порцию гэгов). "Женихи" создают неожиданный для российской театральной ситуации прецедент: поставленный на как будто бесконечно далеком от современности материале и говорящий с залом на вполне традиционном языке, этот спектакль оказывается в конечном счете едва ли не самым живым и талантливым зрелищем из числа тех, что можно увидеть на сегодняшней столичной сцене.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...