"Мой стиль мягче, чем был у Франко Москино"
Росселла Джардини о dolce vita и математике
Креативным директором Moschino Росселла Джардини стала в 1994 году — после смерти основателя марки Франко Москино, у которого она работала ассистентом. Росселла Джардини ценит искусство военной униформы не меньше, чем классического костюма.
— В вашем офисе много предметов эпохи Франко Москино. Насколько вам близок коммерческий сюрреализм основателя дома?
— Я ценю видение Франко Москино, но мой стиль далек как от классического сюрреализма 1930-х годов, так и от его более поздних, коммерческих вариаций. Сам Москино видел моду сверкающим творческим приключением, он считал, что это игра с предметами, цирковое путешествие в мире широко разрекламированных вещей. Это был его стиль, и очень хорошо, что многое из той эпохи 1980-х и начала 1990-х годов нам удалось сохранить: и вещи, и эскизы, и прекрасные книги, которые вы можете увидеть в нашем миланском офисе. Мы сохранили и главное, что было в его стиле,— игру.
— При работе над коллекцией вам важнее эмоции или расчет?
— Эмоции первичны. Ведь за что я, например, люблю dolce vita или романы Фицджеральда? Время dolce vita послевоенное, сложное, люди тогда снова очень захотели жить, любить, чувствовать. И то же и у Фицджеральда. Это поиск счастья, уже позабытого за тяжелые времена. И мне всегда важно чувствовать именно такую точку радости, долгожданной радости. Такая радость — это возможность возрождения себя. Ведь и мода — это возрождение, каждый сезон — это новый виток. Что касается расчета, то он, вне сомнений, крайне важен в конструировании костюма. Мы традиционно делаем сложные вещи с множеством разнообразных элементов, поэтому расчет при изготовлении костюма обязан быть математическим.
— И какое место занимает математика в моде?
— Мода отчасти и есть математика: я имею в виду технические особенности ремесла, ежедневной работы. Возьмите, например, обычные пуговицы. Ведь чтобы поставить правильно на пиджак, блузку, пальто позолоченную пуговицу или любой другой элемент, нужно быть не менее точным, чем математик или инженер. И задача модной математики — сделать так, чтобы уравнение костюма в конечном итоге решилось и все его детали стали единым целым. Чтобы не было ничего лишнего, но и не оказалось вдруг пустоты.
— Вы так же, как и Франко Москино, используете в костюме множество цитат и шуток, которые называете деталями. В чем отличие вашего чувства юмора от чувства юмора Москино?
— Конечно, я сохраняю стиль Москино, но у меня он получается не таким вызывающим, как у него. У него была все-таки откровенная сатира, у меня — просто ирония, юмор. У него был почти живой цирк, невероятное шоу, у меня — зрелище более мягкое, более адаптированное к повседневной жизни. Но ведь мы и работаем в разное время. Он начинал еще у Джанни Версаче, свой собственный дом открыл в 1984-м, в замечательную эпоху. 1980-е годы были годами величайшей и неподдельной коммерческой моды: бурной, барочной, пышной и очень яркой, карнавальной. Сейчас краски не столь ярки, поэтому сатира сменилась на юмор.
— Ценна ли вам стилистика старых курортов, прежней аристократической и буржуазной жизни?
— Ценна, вне всяких сомнений. Старые курорты предлагали идеальные формы для костюмов — утренних, дневных, коктейльных, вечерних. Прежняя буржуазная жизнь была хорошо продумана, правильно регламентирована, поэтому и правильный костюм был так важен для отдыхающих, курортников. Мне вообще интересно искусство военной униформы, не меньше, чем классического костюма. Униформа — это каркас, панцирь, математическая портновская формула. Шинель, бушлат — великие с точки зрения кроя вещи. Я не создаю классической военной униформы, но всегда держу ее каркас в уме.
— Вы сказали, что любите Фицджеральда, какие еще писатели вас вдохновляют?
— Трумен Капоте, Пруст, Ирвинг Стоун. Кому-то, быть может, эти авторы покажутся несовременными, но я всегда возвращаюсь к ним. За смыслом, за настроением, за человеческой честностью.