Врач народа

Йозеф Бойс в ММСИ

Выставка современное искусство

В ММСИ на Гоголевском бульваре открылась выставка "Йозеф Бойс. Призыв к альтернативе", сделанная в рамках года Германии в России Гете-институтом и Государственными музеями Берлина. Ретроспектива огромна, вещи из основных бойсовских коллекций — собраний Эриха Маркса (Hamburger Bahnhof), братьев ван дер Гринтен (Schloss Moyland) и Райнхарда Шлегеля, архива Бойса, медиаархива Бойса, фонда штутгартского Института связей с зарубежными странами (IFA). Куратором выступил крупный бойсовед, директор берлинского Музея современности Hamburger Bahnhof Ойген Блуме. Рассказывает АННА ТОЛСТОВА.

Экспозиция так велика, что, наверное, могла бы занять целиком бетанкуровский Манеж. Стены сплошь покрывают рисунки (в том числе редчайшие, крымские, из записной книжки 1943-1944 годов), тиражная графика, а также проекты и документация перформансов — видеоэкраны, фотографии, афиши. В витринах (если это не самостоятельные бойсовские витрины — особые, будто бы музейные инсталляции) как сельдей в бочке набились объекты-мультипли — мотки войлока, огрызки жира, железяки, книги. Витрины сгрудились, чтобы дать место инсталляциям. Инсталляциям тесновато, особенно базальтовым глыбам "Конца XX века". Наверное, если провести на этой выставке несколько дней, все это можно изучить. Посмотреть, как Бойс "объясняет картины мертвому зайцу", и прочесть до конца манифест "Призыв к альтернативе". Но, похоже, таков сознательный кураторский ход: зритель, на которого обрушилась такая информационная лавина, может не понять Бойса — он должен в него поверить.

Ретроспектива Йозефа Бойса (1921-1986) заявлена как главная выставка года Германии в России. Логично, если учесть, что бойсовская мифология (летчик, сбитый в Крыму и выхоженный татарскими знахарями при помощи войлока, жира и меда, сам становится шаманом и врачевателем военных ран и социальных травм) родом отсюда. В каталоге статьи Екатерины Деготь, Андрея Монастырского и Арсения Жиляева, трактующие о влиянии Бойса на русское искусство. Действительно, акции "Коллективных действий" поэтической бессмысленностью, трансформацией географии в мифологию и даже известной экологичностью были близки ему по духу. Однако шаман-врачеватель по-прежнему актуален для России. Возможно, "креативный класс" разделит некоторые положения "Призыва к альтернативе": анализируя кризис современной цивилизации, заведенной в тупик западным капитализмом и восточным социализмом, Бойс предлагает третий путь — путь христианско-коммунистической утопии, царства мысли и искусства в расширенном понимании, где наконец обретет свободу подлинная, творческая природа человека. Но главное, Бойс — это та фигура, которой так не хватает нам, чтобы без зазрения совести любить критический реализм передвижников, отделить Репина от его сукиных детей вроде Налбандяна, примириться с "Черным квадратом" и не попрекать тоталитарный авангард Малевича или Филонова тем, что это они породили "стиль Сталин".

Чтобы понять, какой гениальный Бойс художник в старом смысле этого слова, то есть рисовальщик, создатель пластических ценностей, надо отыскать среди сотен рисунков, офортов и акватинт одну, с лежащим оленем. Грация и уверенность линии, полунамеками обрисовавшей фигуру зверя, прямо как у Аннибале Карраччи (ну, или как у Валентина Серова, раз уж так важен русский контекст). Он все это чертовски хорошо умел и любил, лучший ученик Эвальда Матаре, преизрядного скульптора-модерниста, изгнанного из Дюссельдорфской академии при гитлеровском режиме. Едва окончив академический курс, Бойс участвовал в двух конкурсах на памятники, один — жертвам Аушвица, другой — павшим в войне. И этот опыт, видимо, привел его к мысли об исчерпанности модернистского языка, неспособного ни выразить то, что было, ни тем более что-либо искупить. И потом, после глубокого душевного кризиса конца 1950-х, вызванного, впрочем, и физической болезнью — на войне он был многократно и тяжело ранен, ему приходилось наступать на горло собственной песне, подавляя в себе эти пластические позывы.

Художник-шаман, терапевт, эколог, политик, социальный реформатор и мирный революционер, ему, разуверившемуся в художественном образе, как его понимала классическая эстетика, нужно было создать образ из самого себя. "Не знающего выходных" труженика в интеллигентской шляпе и рабочей жилетке, кто берется за метлу, когда надо вымести мусор, оставшийся после первомайской демонстрации на площади Карла Маркса в Западном Берлине, или за лопату, когда надо сажать дубы в Касселе, чтобы оздоровить атмосферу documenta. В сущности, все акции Бойса провокационные, но неэпатажные — вся эта непрерывная, текучая и затекающая туда, куда Fluxus и не отваживался заглядывать, не прекращающаяся ни на секунду художественно-медицинская практика, направленная, конечно, на все человечество, была адресована прежде всего одному народу. Народу, все великие духовные достижения которого — и кантианская этика, и гетеанская натурфилософия, и вагнеровский синтез искусств, и ницшеанское дионисийство, и штайнеровская теософия — оказались захватаны грязными руками одного недоучившегося художника и компании. Нужен был другой художник, мессия, вернувшийся из паломничества в страну Востока в окружении стаи лоэнгриновских лебедей и дюреровских зайцев, чтобы спасти немецкую культуру и немецкий дух после катастрофы. На которую художники старой школы могли ответить лишь скорбным плачем, наблюдая "Метаморфозы" закатившейся Европы, подобно Рихарду Штраусу. Прогресс налицо: мессии в XX веке долгожители, Бойс протянул вдвое дольше Христа.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...