Белый уровень угрозы

Гриша Брускин в Мультимедиа Арт Музее

Выставка скульптура

Новая серия скульптур известного художника, живущего в США, называется "Время "Ч"". Она готовилась четыре года и сопровождается подробным текстовым комментарием мемуарно-филологического характера. Лучше выставки в музее под руководством Ольги Свибловой давно, а то и никогда, не видел ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.

Гришу Брускина легче представить себе в одном ряду с Хорхе Луисом Борхесом или Милорадом Павичем, чем с коллегами по концептуализму и "новой волне" конца 1980-х. Брускин, кстати, прекрасно пишет, и вышедший к открытию "Времени "Ч"" каталог можно считать его очередной мемуарной книгой. Как и вышеупомянутые писатели-постмодернисты, Брускин предпочитает формат словаря — самая известная его работа называлась "Фундаментальный лексикон" (она навеки обеспечила ему место в истории российского арт-рынка — после того как на аукционе Sotheby`s в Москве в 1988 году ушла за £200 тыс. в коллекцию Элтона Джона). Структуру словаря он выбрал и для самого заметного до последнего времени выступления в Москве: в 2006 году шпалера Брускина "Алефбет" закрывала ретроспективу этого редкого ныне вида искусства в Пушкинском музее.

Между словарем и списком, любимым приемом концептуалистов (вспомним хотя бы "График выноса помойного ведра" Ильи Кабакова), есть существенная разница. Список вызывает у зрителя клаустрофобию, словарь расширяет сознание. Лексиконы и бестиарии Брускина повествовали и о тварном мире, и о мистических откровениях, чудища каббалы соседствовали с пионерами и Ильичом. В общем, советская жизнь воспринималась как система тайных знаков и явлений с отчетливым привкусом еврейской мистики. В отличие от художников 1960-х, уходивших в еврейскую тему ради полного забвения эстетического и этического несовершенства "совка", Брускин создавал внутренне гармоничную картину мира и почти не шутил — его юмор состоит в приятии абсурдности человеческого существования. В одной из скульптур "Времени "Ч"" собака хватает за штаны человека в противогазе. Сюжет до боли жизненный: готовясь к одной опасности, забываешь о других, неожиданных.

Выставка посвящена образу врага, воспринятому художником в детстве через инструктаж плакатов по гражданской обороне. Открывает "Время "Ч"" словарное определение врага из Даля. Авторские комментарии к работам часто повествуют о детских страхах: "После войны всем чудились шпионы... На нашей улице в одно и то же время появлялся слепой в круглых очках. Он медленно продвигался вперед, постукивал палочкой перед собой. Мы, мальчишки, решили, что он точно шпион. Нашли дядю милиционера и все ему рассказали. Вспоминая, я до сих пор сгораю от стыда". Темный зал здесь как кинотеатр — скульптуры расставлены панорамно. Под ногами у зрителя копошатся мыши, вдали парят самолеты, а в промежутке разыгрываются сцены от смешных до жутких. Страшнее всего выглядят изображения террористок-смертниц — либо пугала, завернутые в ткань, либо куклы, напоминающие сюрреалистическую скульптуру Хулио Гонсалеса. Скульптуры сделаны из бронзы и покрашены эмалью так, что выглядят гипсовыми. Отсутствие светотени делает "Время "Ч"" не менее плоской работой, чем живопись или графика.

В целом складывается каталог человеческих заблуждений — нечто вроде "Корабля дураков" Себастьяна Бранта или собрания поговорок кисти Брейгеля-старшего. Дидактика плаката, рожденного в стране, пережившей чудовищную войну и окруженной врагами, оборачивается приключениями неудачников. Противогаз, детище Первой мировой войны, сливается с головой и поглощает ее: вместо пяти чувств два — зрение и слух. Защита превращается в слепоту. Военный лагерь — в склеп. Брускин прямолинеен и прост, как никогда, отсылки к мифологическим созданиям сведены к минимуму, образы дистиллированы. Вот "Толпа" из четырех слепцов, совсем по Брейгелю. Последний ведет за руку зрячего мальчика, одна нога которого висит над пропастью, вне общего пути. Мотив неустойчивого памятника у Брускина один из любимейших, но, пожалуй, только здесь он выглядит как последний шанс свернуть с проторенной запуганными взрослыми дорожки и прыгнуть в свободу. Шанс, впрочем, призрачный, поскольку фальшивый супостат берет количеством и разнообразием. Не спасает и тот факт, что опасности условны: Брускин показывает главное — живучесть мифов и символов, против которых рациональный анализ бессилен.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...