Классика с Михаилом Трофименковым

(J. Edgar, 2011)

Не провокация ли это — включить в обзор классики фильм, снятый буквально вчера? Нет, если режиссера зовут Клинт Иствуд. Единственный наследник классического Голливуда, верный эстетике и этике Джона Форда и Джона Хьюстона, их режиссерской простоте и моральному ригоризму. Единственный режиссер, еще умеющий смотреть на Америку как на страну мечты, едва ли не погубленную алчностью и нетерпимостью. Сценарий, хотя и написал его модный ("Харви Милк") Дастин Лэнс Блэк (идейный гей как соавтор монолитного, почвенного Иствуда — это круто), столь прост, что простота кажется похуже воровства. Однако принцип средневекового богослова Оккама — не преумножать сущности без нужды — за сотни лет не опровергнут. Самый прямой путь — самый эффективный, когда идет речь о жизнеописании великого американского монстра из той же породы одиноких и страшных мегаломанов, что киношный "гражданин Кейн" и реальный "авиатор" Говард Хьюз. Престарелый Гувер (Леонардо Ди Каприо), отец и бессменный директор (1924-1972) ФБР, рассказывает двум биографам в штатском свою жизнь. Само собой, накатывают воспоминания, и зазор между мифом и правдой катастрофически расширяется. Авторы не обвиняют Гувера ни в чем, в чем его можно и должно уличить: потворстве мафии, само существование которой он с эпической наглостью отрицал; причастности к гибели братьев Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, не говоря уж о таких "мелких сошках", как актриса Джин Сиберг; коллекционировании компромата, обеспечившего ему пожизненное пребывание на посту и пугливую ненависть президентов. На все это фильм лишь намекает. В открытую Гувер обвинен разве что в страсти к саморекламе: но это, видит бог, наименьший из грехов, в которых повинен "американский Берия". По Иствуду, Гувер совершил нечто гораздо более страшное: преступление против самого себя, против жизни. Причем его пороки стали продолжением его достоинств. Нежный сын тиранической матери до седых волос оставался ее заложником. Безутешный Гувер, прикладывающий к себе перед зеркалом платье только что скончавшейся матушки — это же вылитый безумный убийца из хичкоковского "Психо". Аккуратист, умница, рационализатор, он составил бы счастье любого бизнеса, которым мог заняться. Но этим бизнесом стал сыск, стремительно быстро мутировавший из инструмента борьбы против "красной угрозы" (карьера Гувера пошла вверх, когда в 1919 году, после волны анархистских покушений, он обрушился, попирая конституцию, на социалистов любых оттенков) в самоцель. Не менее жутко, чем мимолетное превращение Гувера в героя "Психо", его ухаживание за Хелен Гэнди (Наоми Уоттс), несостоявшейся невестой, но в будущем — пожизненно преданной Гуверу секретаршей: это она уничтожит после смерти патрона компрометирующие досье, на которые страстно жаждал наложить лапу Ричард Никсон. Пытаясь завоевать сердце Хелен, юный Гувер демонстрирует ей свою феноменальную память и то, как он привел в порядок архивы спецслужбы. Ну и, конечно — поэтому Иствуду и потребовался Блэк,— главной трагедией Гувера была его, несовместная с принципами, которые он проповедовал, любовь к своему помощнику Клайду Толсону (Арми Хаммер). Гувер и Толсон похожи на живших долго и не очень счастливо нежных и, увы, не умерших в один день супругов, заперших себя в комфортабельную тюрьму строгого режима. Иствуд сделал с Гувером самое жестокое, что мог,— заставил зрителей не возненавидеть его, а пожалеть: Гувер бы такого не простил.

"Золотая пуля"

(Quien sabe, 1966)

Фильм Дамиано Дамиани, еще не мэтра политического триллера, на первый взгляд не слишком выделяется из обильного ряда спагетти-вестернов. Кровавая арлекинада на фоне мексиканской революции 1910-х годов. Лощеный, бесстрашный и безжалостный, двусмысленный и словно гнильцой попахивающий янки Тейт (Лу Кастел) завоевывает доверие дикого партизанско-бандитского вожака Чунчо "Барабанщика" (Джан Мария Волонте). А в его саквояже до поры до времени дремлет золотая пуля, отлитая для революционного вождя — генерала Елиаса. Между тем задолго до "Пригоршни динамита" Серджо Леоне Дамиани снял под видом вестерна политическую притчу. Революция здесь — не фон для приключений, а именно что революция. Тейт — склизкий агент мирового империализма, а не честный киллер. Чунчо — воплощение нутряной правоты беспощадного бунта. Несмотря на это, "Золотая пуля" остается великолепным вестерном, мораль которого сформулирована в оригинальном названии — "Кто знает?". В самом деле, кто знает, откуда такой вот Чунчо владеет секретом нравственного императива, в решающий момент заставляющий его спустить курок.

"Как зелена была моя долина"

(How Green Was My Valley, 1941)

Шедевр в нехарактерном для Джона Форда жанре. Не вестерн, не военный фильм, а воспоминания Хью Моргана (Родди Макдауэлл) о детстве, прошедшем в начале ХХ века в шахтерском поселке в Южном Уэльсе. Еще правит бал викторианское лицемерие, но слова "забастовка" и "профсоюз" уже свободно слетают у работяг с языка. Так же легко, как прошлое с будущим, переплетаются мелодраматические и трагические линии сюжета — не без увесистой порции грубого и здорового юмора с мордобоем. Наверное, из всех бесчисленных фильмов о том, как мужает мальчик, "Долина" — самый оригинальный, несентиментальный, неповторимый и сложный. Честно говоря, в жизни Хью не было ничего хорошего, но его ностальгия по детству не нуждается в объяснениях. Дело в том, что Форд обладал уникальной режиссерской оптикой. Любая бытовая деталь, попавшая в поле его зрения, обретала эпическую монументальность, и переживания шахтерского пацана становились не менее значительными, чем университеты жизни президента Линкольна, и не менее тревожными, чем погоня за дилижансом.

"Великолепная одержимость"

(Magnificent Obsession, 1935)

Джон М. Стал (1886-1950) был, пожалуй, наравне с Дугласом Сирком величайшим мастером голливудских мелодрам. Но, в отличие от Сирка, снявшего в 1954 году свою версию "Великолепной одержимости" с Джейн Уайман и Роком Хадсоном, ему не хватало безоглядного нахальства, чтобы раздуть самые нелепые страсти до вселенского масштаба. Поэтому "Одержимость" — при всех душераздирающих бедах, гибели мужа и слепоте, свалившихся на Хелен Хадсон (Ирен Данн),— можно смотреть как приятную пародию на мелодраму. Тем более что меланхоличное пьянство плейбоя Боба Меррика (Роберт Тейлор), повинного в несчастьях Хелен, дало Сталу повод для неуместных в мелодраме гэгов. Впрочем, когда речь идет о мелодраме, пародию не отличить от волшебной сказки, в которой ваятель надгробий, к которому спьяну забредает Меррик, объясняет ему смысл жизни. А бездельник может, да так, что для зрителя останется полнейшей тайной, как и когда он успел это сделать, не просто выучиться на врача, но и стать величайшим нейрохирургом в мире.

"Отвратительные, грязные, злые"

(Brutti sporchi e cattivi, 1976)

Название фильма Этторе Скола — идеальная рецензия на него. Режиссеру, снявшему такие тонкие фильмы, как "Мы так любили друг друга" и "Особенный день", удалось совершенно отвратительное, безнадежно грязное и не то что злое, а злобное зрелище. Четыре поколения ублюдков во главе с одноглазым животным Джачинто (Нино Манфреди) живут в римском бидонвиле, не отличимом от помойки. Блевотина, потроха, мистическим образом доносящаяся с экрана вонь. Сюжет — смертельная схватка за припрятанный где-то патриархом миллион лир — условен и необязателен. Смешно лишь однажды, когда в ответ на заполошные вопли мамаши — "Дети, дети, проснитесь, ваш отец привел в дом шлюху!" — дети отвечают в духе: "Нам сейчас не до нее, мы ее утром трахнем". Странно, когда фильм называют реквиемом по неореализму. Неореализм благополучно умер за 20 лет до того. Скорее это пародия на фильмы Пазолини, который по злой иронии судьбы должен был написать предисловие к "Отвратительным", но не успел, поскольку его зверски убили такие же ублюдки.