Концерт / Джаз
4 сентября в столичной галерее "Лавра" на открытии фестиваля камерной музыки Chamber Music Session выступил знаменитый британский скрипач Найджел Кеннеди. В концертной программе Bach Meets Fats Waller нашлось место его виртуозным классическим соло, джазовым ансамблевым композициям и даже сочиненным по случаю задержки концерта стишкам-считалкам. Вместе с гудящей от удовольствия публикой ЛЮБОВЬ МОРОЗОВА попала под гипнотическое воздействие артиста, но сумела при этом прочитать во всех его якобы спонтанных жестах продуманный до мелочей план.
Найджела Кеннеди знают даже те, кто совсем не интересуется классической музыкой. В виртуозности он заметно уступает лучшим скрипачам современности, в собственных джазовых аранжировках тоже является лишь крепким середняком. Однако совокупность различных факторов — исполнительского мастерства, композиторской жилки, панковского имиджа, природного артистизма и бесконечного обаяния — превращает его в явление из ряда вон выходящее. В эпоху, когда звезды зажигают продюсеры, одевают стилисты, пудрят визажисты, а отсутствие таланта маскирует целая бригада композиторов, аранжировщиков, звукорежиссеров и прочих солдат невидимого фронта, такой музыкант, как Кеннеди, словно вызов. Впрочем, это очень умный артист. Всячески подчеркивая свою якобы асоциальность, инфантильность и полное пренебрежение нормами поведения на сцене, он на поверку оказывается весьма грамотным имиджмейкером.
Всячески подчеркивая свою якобы асоциальность и инфантильность, он на поверку оказывается весьма грамотным имиджмейкером
Взять хотя бы концертный наряд Найджела Кеннеди на киевском выступлении: поношенная футболка английского клуба Aston Villa с именем нападающего Габриэля Агбонлахора на спине, поверх которой надет атласный пиджак с наполовину оторванным правым рукавом, замасленные брючки с накладными карманами, из-под левой штанины болтается какая-то бордовая тряпка, годящиеся разве что для долгой пробежки серые кроссовки. Все это должно создавать впечатление того, что музыкант не успел переодеться перед выступлением. Если, конечно, не знать, что за час до концерта во время саунд-чека он был одет совершенно иначе, а затем не только полностью сменил костюм, аккуратно закатав левый рукав пиджака, но и любовно напомадил волосы на манер панковского ирокеза.
Концерт начался с почти часовым опозданием, и о своем намерении предстать перед зрителями скрипач заявил как бы спонтанным художественным свистом из-за кулис (этот же прием он повторил и перед вторым отделением). На сцену Кеннеди поднялся со своей командой — польским джазовым трио в составе гитариста Джарека Сметаны, контрабасиста Ярона Стави и ударника Кшиштофа Джеджика. Последние почти все первое отделение просидели без дела, разглядывая публику, ударник вообще зевал не таясь. А в это время Найджел Кеннеди исполнял сольные опусы Баха. Сперва прозвучала первая часть третьей партиты для скрипки соло, вполне аутентичная, если не считать выразительных постукиваний скрипача пятками об пол в токкатных эпизодах, а следом за ней, после скромного шелестящего интермеццо от джаз-банды, зазвучали отдельные части центрального произведения первого отделения — Сонаты N2 для скрипки соло. По-настоящему Кеннеди разыгрался только в ее медленной части: с закрытыми глазами, словно стоя посреди летнего луга, полного беззаботных бабочек и кузнечиков, он рисовал в музыке картину блаженной летней пасторали, а в это время в полутемном концертном зале вокруг него действительно кружилась залетевшая с улицы зеленая стрекоза. В финале композиции к своему лидеру подключились остальные музыканты, ненавязчиво оплетая баховские гармонии едва слышимым блуждающим басом и ритмично постукивающим на слабую долю барабаном.
Второе отделение вечера полностью посвятили легкой музыке. Творений Фэтса Уоллера в программе оказалось меньше всего: Кеннеди, время от времени прихлебывая прямо на сцене чешское бутылочное пиво, то путался в названиях произведений, то останавливал исполнение, якобы запамятовав мелодию, то провожал восхищенными взглядами долгие глиссандо контрабаса, то жонглировал смычком и виртуозно применял флажолеты. Уже на третьей композиции он заявил, что пора сменить пластинку, и принялся за "So What" Майлса Дэвиса. "Я бы спел эту песню, но плохо пою,— скромно признался музыкант.— А вот гитарист поет хорошо, и ударник тоже, и даже басист, хоть я его ни разу и не слышал". Дальше — больше: Кеннеди спустился в зал, попробовал приобнять эффектную блондинку из первого ряда, приветственно подставил кулак сидевшим прямо на полу перед сценой ребятишкам и в конце концов вытащил на сцену якобы случайно оказавшуюся в зале гобоистку Гордану Йосифову-Недельковскую. Во время саунд-чека Найджел пробовал играть с ней двойной баховский концерт ре минор, но в результате исполнил его самостоятельно, сказав, что в Британии сейчас экономят на исполнителях. Зато он доверил коллеге, помимо македонской песни "Йовано Йованке", свою собственную старую пьесу "Melody In The Wind". Расхвалив ее, как опус своего любимого композитора, сразу после исполнения он смял ноты и бросил их в зал. Апофеозом вечера стал "Чардаш" Витторио Монти, куда скрипач вплел и еврейский фольклор, и "Очи черные", и даже считалочку, которую все-таки спел своим подпорченным марихуаной голосом: "Наш концерт должен был начаться в семь, но он начался в восемь. Потому что если бы он начался в семь, то не закончился бы в одиннадцать. Он закончился бы в другое время, но вы бы просили еще". Публика, разумеется, просила еще — Кеннеди опускал смычок, морщился и ерничал, но на бис все-таки играл с нескрываемым удовольствием.