Фестиваль / Театр
В Осло продолжается международный Ибсеновский фестиваль, который завершится вручением одноименной театральной премии. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Ибсеновская премия была придумана в Норвегии несколько лет назад. Страна решила не только напомнить всему свету о своем главном вкладе в историю мирового театра, но и привлечь внимание к сегодняшнему норвежскому театру. Ради амбициозной цели не поскупились — Ибсеновскую премию, финансируемую из госбюджета королевства, сразу сделали самой желанной, если говорить о денежном содержании, театральной наградой мира: лауреат, имя которого определяет международное жюри, получает 2,5 млн норвежских крон, то есть больше 300 тыс. евро В театральном мире таких денег и близко никто до сих пор не платил. Фамилии первых трех лауреатов на репутацию вручаемой раз в два года награды поработали удачно. Питер Брук и Ариана Мнушкина — главные авторитеты мирового театра. Норвежский драматург Йон Фоссе, хоть и не является живой иконой, но остается самым знаменитым норвежцем в сегодняшнем театральном мире.
Нынешний лауреат Хайнер Геббельс тоже весьма известен в театральной среде, но его работы все-таки остаются уделом фестивальных гурманов. С точки зрения паблисити могли бы наградить, скажем, американца Роберта Уилсона или канадца Робера Лепажа — шуму международного было бы гораздо больше. Или хотя бы немца Томаса Остермайера, главного сегодняшнего европейского интерпретатора пьес Ибсена. Тем не менее, именно в таком, вроде бы не самом выигрышном с точки зрения пиара, решении жюри просматривается определенная долгосрочная стратегия. Неутомимый экспериментатор Геббельс — один из самых интересных и оригинально мыслящих представителей авторского, «постдраматического» театра. Он ничем не обязан Норвегии и Ибсену, он вообще никак не связан с драматургией и никогда не ставит чужих пьес — только свои собственные фантазии. В этом зрители Ибсеновского фестиваля убедятся, посмотрев его «Вещь Штифтера» — в этом спектакле не то что пьесы, там на сцене и живых актеров-то нет и в помине, а «играют» всякие хитроумные устройства и механизмы. Ибсеновская же премия таким образом дает миру понять, что дается она не за вклад в мировую ибсениану и — шире — что не связана обязательствами с традиционным театром, то есть является не «профильной», а универсальной и передовой.
Впрочем, от Ибсена в Осло все равно никуда не деться — он здесь и над головой, и под ногами. Бронзовый драматург, стоящий перед зданием Национального театра, хмуро смотрит на проходящих мимо него зрителей. А в тротуар вписаны цитаты из ибсеновских пьес — цепочка реплик ведет от превращенной в превосходный музей последней квартиры Ибсена к историческому Гранд-кафе, куда автор «Норы» и «Пера Гюнта», бывший в старости живой городской достопримечательностью, ежедневно ходил в одно и то же время. В музее можно узнать немало интересного, кое-что становится понятно и про пьесы Ибсена — экскурсовод, например, сообщает, что финал «Норы» родился под нажимом жены драматурга Сюзанны: ей надоела нерешительность мужа, слишком долго работавшего над пьесой, и в один прекрасный день она ему заявила: «Либо Нора уйдет от мужа, либо я сама ухожу».
Впрочем, сегодняшних интерпретаторам ибсеновских пьес многое из того, что современникам драматурга казалось вызывающим, уже не так волнует. Хотя один из отцов новой драмы Ибсен довольно легко сопрягается с житейскими обстоятельствами нынешних европейцев — в «Норе» бельгийской компании tg STAN действие происходит сегодня и сейчас. Актеры работают на практически пустой сцене, освобождаясь не только от деталей быта, но и от лишних условностей — второстепенные персонажи сгруппированы и отданы всего двум актерам. Так что внимание зрителей сфокусировано на семейной истории Норы и Хельмера, благополучного карьериста, в котором легко опознать среднего брюссельского еврочиновника, и его жены, решающей взять свою судьбу в собственные руки.
Знаменитый Оскарас Коршуновас, напротив, лишает Ибсена какой-либо актуальности — но «Пер Гюнт», которого литовский режиссер поставил на одной из малых сцен Норвежского национального театра, располагает именно к философским обобщениям, а не к узнаваемым частностям. Основой композиции режиссер сделал последний акт пьесы, главный герой показан здесь в конце своего пути, на границе — а может быть, уже за границей — земного бытия. В центре сцены — выброшенная на берег лодка со следами бурной жизни Пера Гюнта, а вокруг него сущий цирк: персонажи, которых в конце пути встречает герой, уподоблены клоунам, устраивающим на сцене страшноватый карнавал. Путь в небытие у Коршуноваса оказывается разноцветным, громким и энергичным, а в финале за облупленной триумфальной аркой, в которую уволакивают Пера Гюнта разнаряженные фрики, раздается грозное львиное рычание. В тонком психологе Генрике Ибсене, кстати, тоже иногда просыпался сущий зверь.