"В Японии смех всегда связан с насилием"

Постоянный участник Венецианского кинофестиваля японский режиссер Такэси Китано представил свой фильм "Беспредел-2", посвященный японской мафии. "Огонек" поговорил с режиссером

— В Венеции за последние два фестиваля произошли большие изменения, поменялся художественный руководитель, закрылся легендарный отель Les Bains. Радует лишь одно: вы не изменили своего отношения к фестивалю и регулярно участвуете в конкурсной программе.

— К Венецианскому фестивалю у меня отношение особое, он мне как старый добрый друг, с которым растешь, живешь и стареешь. Впервые я приехал сюда в 1997 году со своим седьмым фильмом, "Фейерверк", за который получил "Золотого льва". Эта награда, как и сам фестиваль, принесла мне удачу. Именно с Венеции началось мое признание как в Японии, так и во всем мире. Венеция заставила японцев посмотреть на меня как на серьезного режиссера. Не сразу, постепенно. Сначала все снисходили до моих фильмов, потом из-за повышенного внимания европейцев начали интересоваться. Мой первый "Беспредел" даже побил кассовый рекорд.

— В нашем последнем интервью вы сказали, что в отличие от голливудских коллег не любите снимать продолжения. "Беспредел-2" — ваш первый опыт на этом поприще...

— С фильмов про организованную преступность я начал свою карьеру. Однако меня интересует не только якудза (японская мафия.— "О"), но и тема коррупции и насилия, которая присутствует не только в мафиозных кругах, а и на правительственном уровне и среди представителей закона, если вы помните мой самый первый фильм, "Жестокий полицейский" (1989). В классическом Голливуде персонажи часто делятся на "хороших" и "плохих". В моем творчестве нет такого разделения. Например, один из моих персонажей-полицейских в "Беспределе-2" говорит: "Настоящий полицейский считается своим как среди коллег, так и среди мафиози". Конечно, вы спросите, почему после многочисленных артхаусных проектов, таких как "Куклы", "Затойчи", "Банзай, режиссер!", "У каждого свое кино", "Ахиллес и черепаха", я снова вернулся к истокам и старым темам. Во-первых, я начинаю скучать, если приходится долго работать в одном стиле, будь то артхаус или коммерческие проекты. Я ищу баланса. Во-вторых, возвращение к старым темам обусловлено наступлением зрелости. Этот процесс можно сравнить с чтением литературы, когда одну и ту же книжку хочется перечитать несколько раз, с перерывом в несколько лет. Каждый раз в ней открываешь все новые и новые перспективы, и это связано не с тем, что в первый раз книга была невнимательно прочитана, а с тем, что с годами приходит опыт и мудрость, а значит, меняются и взгляды на жизнь. Первый "Беспредел" стал самым кассовым фильмом в моей карьере. Этот феномен я могу объяснить лишь тем, что японцы не любят сложных и вдумчивых фильмов, им нужно развлекательное и зрелищное кино. Много лет назад такое отношение вызывало у меня депрессию, но с возрастом я стал спокойнее и терпимее относиться к национальному кино, может быть, я даже стал к нему ближе, поэтому и пошел на эксперимент с сериями.

— Когда в Европе и Америке снимают фильмы про мафию, они часто получаются романтическими — вспомнить хотя бы "Крестного отца" Фрэнсиса Форда Копполы или "Однажды в Америке" Серджо Леоне. Там есть герои, любовь, мелодичные саундтреки. У вас в "Беспределе" многочисленные и безликие персонажи, жестокость без героизма и абсолютно отсутствует музыка. Это что, мафия по-японски?

— Нет, это мое собственное представление о японской мафии. Если вы знакомы с японскими фильмами 1960-х и 1970-х годов, то найдете там все, что перечислили: драматическую музыку, страсти и эмоции, профессиональные сцены боевого искусства. В "Беспределе" господствует минимализм. Это мой стиль. Но он не связан с особым философским подходом, скорее, с приспособлением к современным тенденциям нашего информативного общества. Если раньше я предпочитал долгие и продолжительные кадры, то сегодня монтирую сцены более практично и компактно, мне больше по душе быстрая "нарезка". Технологии меняют наше видение мира, они его упрощают и ускоряют. Они меняют людей. Раньше мы стремились стать личностями, искали идеалы, сегодня мы в погоне за материальными благами. Всех заботит, как будет развиваться экономика, что произойдет с финансовым кризисом, мало кого интересует развитие литературы или кино. Мои герои в фильме похожи на марионеток, у них отсутствуют эмоции и чувства. Поэтому я не использую музыку в картине. Музыка вызывает эмоции, а у моих героев чувства отсутствуют. Вместо музыки я предпочитаю звуковые эффекты и барабанную дробь. Каждую сцену фильма я снимал по нескольку раз. При этом я поощрял актеров самих выбирать манеру исполнения роли. Многие из сцен я потом вырезал. Мои исполнители говорили мне с обидой, что я удалил именно те сцены, в которых они эмоционально выложились. В этом была проблема. Меня не интересовали эмоции, я искал крайности: экстремальное насилие, невероятная жестокость и чрезвычайная глупость. В моем фильме вы не увидите ни одной женщины: они сделали бы мой фильм романтичным и эмоциональным. Нет в нем также детских персонажей — они внесли бы в него живость и непосредственность. Мои герои — безликие мужчины, одинокие и потерянные, жестокие и бесчувственные, то есть те самые, которые стоят у власти и управляют нашим обществом.

— Ваша любовь к крайностям доходит до абсурда. Сарказм и абсурд мне больше известны по вашим работам в качестве комика. Кстати, жив ли еще ваш образ Бит Такэси, вы еще работаете на телевидении?

— Там все осталось без изменений. Например, после премьеры своего фильма в Венеции на следующий день я отправляюсь обратно в Японию, где из аэропорта с вещами еду сразу в студию, чтобы подготовить свое следующее телешоу. Что касается моих киногероев, то вы правы (открывает блокнот и начинает туда что-то записывать.— "О"), я об этом не подумал. В Японии смех всегда сочетается с насилием. Когда зритель смеется, это значит, что кому-то не повезло, кому-то причинили боль или тот попал в глупую ситуацию. В этом есть какой-то садизм. Мы в Японии выросли на садизме. Сначала школьников наказывают, чтобы научить покорности, потом на работе нас заставляют быть такими, как все, даже в личных отношениях мы предпочитаем придерживать язык, чем открыто выражать свое мнение. Когда я начинал сниматься на телевидении, популярность пришла ко мне именно из-за того, что я публично унижал себя на сцене.

— В "Беспределе" ваших героев также часто преследуют унижения, правда, они всегда мстят за себя. Драматизм заходит так далеко, что кто-то откусывает себе палец или просверливает соседу голову. Кстати, как вы относитесь к мести?

— Мои характеры доведены до абсурда. Хотя многие из этих персонажей могли бы существовать в реальной жизни. В основе азиатского общества лежат другие структуры. В Японии царит настоящий капитализм с его крайностями — конкуренцией и борьбой за выживание. У вас в Европе в капитализм лишь играют, а проблемы выживания перед европейцами — при наличии социальной системы — даже не стоят. Я считаю, что тяга к мщению есть лишь у людей не слишком интеллигентных. Думающий человек не станет тратить на это время. Вы, наверное, знакомы с боевым искусством? Там один боец побеждает другого с помощью негативной энергии своего оппонента, которую он перерабатывает в позитивную для себя. Эта энергия придает ему силы и способствует концентрации. Когда я начал выступать на телевидении в качестве комика, мне публично приходилось терпеть побои, но я не злился и не мучился от бессилия. Тогда я сказал себе, что могу найти компенсацию негативной энергии в том, чтобы направить ее в продуктивное русло. И я начал много работать в кино, снимать один фильм за другим. В телевизионных шоу надо мной смеялись, в кино ко мне постепенно приходила известность.

— Если я попрошу вас сравнить "Беспредел-1" и "Беспредел-2", чем отличаются эти картины?

— В первом фильме я демонстрирую свою мужскую незрелость (улыбается). Знаете, когда мужчинам хочется ездить на больших машинах, пользоваться оружием и сорить деньгами. С каждым годом я, похоже, взрослею, и меня начинают интересовать более сложные эмоции. Во втором "Беспределе" у меня — и это впервые за мою карьеру — очень много диалогов, причем в них не столько важно содержание, сколько интонация и общие культурные тенденции. Часть моих персонажей общается друг с другом на диалекте западных провинций, язык моего героя более традиционен для Токио и восточных районов, но такие тонкости можно, конечно, проследить, если смотришь фильм в оригинале.

— Какие ожидания по поводу проката вашего фильма в Японии?

— Фильм — тот жанр, где я даю волю своим самым нелепым фантазиям, и меня не заботят последствия. В одной из моих работ, "Банзай, режиссер!", был эпизод, в котором двое японских исследователей увидели в мониторе комету. К этой сцене следует комментарий: "Если бы метеорит обнаружили в Голливуде, на него бы уже посадили героя, который бы покорил мир. Но японцы внимательно всмотрелись в камень и увидели там два женских лица..." Так вот, если вы вдумаетесь в этот комментарий, вам станет очевидно, что реакцию моих соотечественников невозможно предсказать. Я могу вам давать прогнозы, а ситуация сложится совершенно иначе. Предпочитаю не усложнять себе жизнь, прислушиваясь к мнению окружающих, оно изменчиво и не повлияет на мой жизненный путь.

— Имена японских режиссеров, известных на Западе, можно пересчитать по пальцам. Чем живет современная японская киноиндустрия?

— Она интересуется деньгами и развлечениями. Что же касается японского кино, то последним серьезным режиссером был Акира Куросава. Он был великим мастером, но с актерами обращался как с рабами. Возможно, настоящее искусство требует жертв. Моя роль? Она скорее символичная. В Японии я не режиссер, а комик. А недавно в одном из реалити-шоу меня даже выбрали следующим премьер-министром.

Беседовала Татьяна Розенштайн, Венеция