Выставка живопись
В Государственном центре современного искусства (ГЦСИ) и филиале Московского музея современного искусства (ММСИ) на Петровке гостит Музей изобразительных искусств Нанта: здесь открылась двухчастная выставка "Портрет/пейзаж: границы жанра" из фондов нантского музея, уже показанная этим летом в Нижнем Новгороде. Дипломатический проект, поддержанный на посольско-минкультовском уровне, демонстрирует высокие достижения музейного строительства во Франции. Приступы черной зависти и черной меланхолии испытала АННА ТОЛСТОВА.
Под портрет, словно бы приглашая зрителя к более тесному, глаза в глаза, человеческому общению, отвели довольно тесный зал ГЦСИ; под пейзаж, подразумевающий просторы и атмосферу, выделили целиком просторную парадную анфиладу особняка ММСИ на Петровке. Видно, что французско-российская кураторская команда с удовольствием играла с экспозиционными пространствами и со смыслами, придавая жанровым категориям "портрет" и "пейзаж" универсальный смысл ("человек" и "природа"; "тело" и "космос"), чтобы применить их как к старому искусству, присягавшему на верность натуре, так и к новому — провозгласившему верность расколдованной реальности.
Портретная часть вышла очень плотной, насыщенной перекрестными рифмами. Вот две прелестницы XVIII века: первая — неизвестная актриса в роли садовницы, экипированной корзинкой нарциссов, с несколько легкомысленного рокайльного портрета неизвестного же живописца; вторая — маркиза де Мижье, возлагающая траурные розы к бюсту не то покойного отца, не то мужа, с исполненного просветительского добронравия портрета Жозефа Мари Вьена. Обе срифмованы друг с другом благодаря цветам, и обе рифмуются с образом главной прелестницы нашего времени: дюжина экранов являет нам перформансы Марины Абрамович с середины 1970-х до конца 1990-х — чем не портретная (то есть автопортретная) галерея. Есть рифмы формальные, когда живописные "Пальцы" Люка Тейманса сопоставлены с руками из видео Дугласа Гордона "Через плечо". Есть содержательные, когда неоэкспрессионистский "Маленький король" Розмари Трокель, безглазый, но в глазастой короне, переглядывается с неизвестным мальчиком, напустившим на себя по воле неизвестного портретиста первой половины XVII века вид пустоглазого вельможи. Пейзажный раздел, напротив, разреженный — в каждом зале чуть ли не по одной работе, и они сгруппированы типологически: картины мира, картография, урбанистика... Здесь больше контрастов, скажем, совершенно спонтанная импровизация Рауля Дюфи, гуашь "Нью-Йоркский порт", противопоставляется маниакальной "сделанности" у "бедного" Алигьеро Боэтти, что покрыл холстину размером полтора на четыре метра крохотными штришками, нанесенными шариковой ручкой.
Вообще выставка кажется естественной, как дыхание, так что как-то не сразу бросается в глаза самый существенный контраст. Не между портретом и пейзажем, конечно, а между классическим и современным искусством. Между живописью старых мастеров, портретами Тинторетто и Жан-Батиста Греза и записанными на видео перформансами Вито Аккончи. Между идеальным пейзажем лорреновского ученика голландца ван Сваневельта и ироничной "Страной мужества" Гилберта и Джорджа — где парочка английских художников-провокаторов (эту вещь с равными основаниями можно было отправить в портретную рубрику) изображена заблудившейся в джунглях из взбесившихся сперматозоидов. То, что в столичных музеях в России до сих пор кажется немыслимыми радикализмом (стоит вспомнить, как встретили в штыки Энтони Гормли, временно прописавшегося в эрмитажных залах античного искусства), для музея Нанта — дело заурядное. Там не видят никакой проблемы в диалоге классики и современности, как не видит ее, допустим, концептуалист Клод Рюто в одной из лучших работ на выставке. Его "Автопортрет и все... Пуссена и прочих..." представляет собой инсталляцию, где в нагромождении прислоненных к стене холстов неожиданно прочитывается композиционная схема знаменитого пуссеновского автопортрета.
История Музея изобразительных искусств Нанта на удивление напоминает историю множества провинциальных музеев России — разве что он будет на столетие постарше. Нантский музей, как и многие наши, что называется, рожденный революцией: основан в 1801-м, пополнялся за счет национализации дворянских коллекций и перераспределения музейного фонда — ему досталась крупная партия картин из Лувра, как музеям в российской провинции перепадало кое-что из Эрмитажа. На этом сходство заканчивается. Нант — шестой по величине город Франции. Шестой по величине город России — Самара. Однако представить себе ответную выставку из Самарского областного художественного музея в Париже невозможно. У самарского музея, надо сказать, роскошная коллекция русского авангарда (она нередко гастролирует по заграницам); неплохое собрание поздних икон (его пока не оттягала церковь); есть кое-что из западноевропейского искусства. Там даже из современного искусства кое-что есть — Леонид Соков, дуэт Виноградов--Дубосарский, но они смотрятся в коллекции случайными гостями. И дело не только в том, что у Самары никогда не будет денег на приобретение такого Герхарда Рихтера или Джона Балдессари, какие есть в Нанте. Или даже Ильи Кабакова — деконструктора авангардистских утопий, работы которого придали бы многомерности самарской коллекции авангарда. Дело в том, что после эпохи авангарда наши музеи обнесли глухой стеной, отгородившей их и от современности, и от всего остального мира,— и стена эта сегодня только увеличивается, сколько ни показывай нантские выставки в Нижнем Новгороде, где, по счастью, есть филиал ГЦСИ.