London Eye
В очередном своем репортаже наш лондонский резидент НИКИТА КОЛЕСНИКОВ исследует истоки командного духа англичан, а также то, чем британский болельщик-консерватор отличается от британского болельщика-демократа. Наблюдения были долгими, но они того стоили.
Эту колонку я решил писать прямо в одном из пабов на Пиккадилли. Здесь в них всегда много молодых людей, которым есть о чем поспорить. Причем по одному их виду и даже по интонации можно понять все: откуда спорщики и каких взглядов будут. Теперь они спорили об олимпийских результатах первых дней.
— Ну что, парни, какие Игры-то сегодня, а? Одно фехтование чего стоило! Какой пафос! Какая гордость! Девушку из-за какой-то технической ерунды лишили права драться за золото, она садится на пол и сидит час. Перформанс! — говорит явно американец, либерал и оптимист.
— Вот в Tour de France мы выиграли золото,— грустно вступает какой-то депрессивный британец, явно консерватор.— А теперь? У русских вон первая медаль золотая, а у нас серебряная. И наша Рэдклифф со своей больной ногой... (мировая рекордсменка в марафоне Паула Рэдклифф так и не смогла участвовать в Играх из-за травмы.— Н. К.).
— Да, но зато какой у нас командный дух! — не соглашается другой англичанин, явно либеральный демократ (то есть сторонник сплоченности и противник движения вперед с повернутой назад головой).— Мы поддерживаем друг друга еще больше, когда у наших дело идет от худшего к еще более худшему.
— А приходится. У наших же только так дело и идет — от худшего к ужасному,— вставляет консерватор.— Люди уже не те. А командный дух у нас только тогда, когда враг общий.
На какой-то момент воцаряется тишина, и все участники беседы проникаются сознанием того, что все плохо. В это время на экране американец Мэтью Гривз с голливудской улыбкой берет золото в плавании. Этого никто не замечает, кроме его жизнерадостного соотечественника, который пытается привлечь к Гривзу внимание остальных, но не выходит.
— Вот мы ничего сегодня так и не видели,— вздыхает консерватор.— Весь день ехали на эти Игры по диким пробкам, а аккредитации не хватило — пришлось вернуться, а там все и закончилось уже.
— Пробки — ужас, да,— соглашается американец.— Но как круто после них входить на стадион под восторженный рев трибун!
— А там все были такие восторженные,— замечает консерватор,— только потому, что Британия не выигрывала медалей в команде с 1912 года и наших гимнастов вообще не было на Играх 88 лет. А теперь за третье место и какую-то, прости Господи, бронзу все кричат от восторга. В 1912-м круче было.
— Но прогресс налицо,— не очень уверенно говорит демократ.
— Через 200 лет можете ожидать золотых медалей,— вдруг влезает в беседу сидящий рядом ирландец.— Вот и будет вам прогресс. Постепенный, правда.
— Слушай, от твоей "команды" вообще можно ждать только бомбы в посылке,— поворачиваются прямо на него сразу два англичанина. Ирландец тут же замолкает и больше не высовывается, но ему бросают вдогон:
— Ваш Дэвид Маккэнн пришел 55-м со своим велосипедом, пловца Барри Мерфи вообще сняли с дистанции, так же как Киерана Бехана. Он на ногах-то еле держался. А еще гимнаст!
Американец пытается спасти беседу:
— Ну ладно... Это только первые дни. Впереди еще две недели бесконечных возможностей.
— Бесконечных возможностей для поражения,— спасает беседу в итоге консерватор.
— Ну. У нас хорошие возможности,— противится демократ.— Мы единственные, кто во всем участвует.
— Ну да. В боксе в качестве груши, в гимнастике козлами отпущения, и в дзюдо как подстилка на пол.
Идет время. Уже стемнело, и Лондон уже сияет огнями за окном.
— Кстати,— вдруг вспоминает консерватор,— золотые медали, друзья мои, с 1912 года не делали из золота. По официальным стандартам золотые и серебряные медали должны состоять по крайней мере на 92,5% из серебра. Серебра! И тут обман.
— Ну хоть чемпионов поводили за нос,— удовлетворен демократ.— Они думают, за золото борются, а там серебро. На войну денег хватает, а на медали — нет. И на улицах нищие сидят. А наши солдаты сидят в Афганистане. И неизвестно, кому хуже.
Тусовка опять замолкает.
В это время снаружи паба миловидная девушка ластится к здоровенному парню-секьюрити, обхватывая его бицепс обеими руками, и повисает на нем так, что ноги не касаются земли. Парень поднимает руку (и девушку) без видимых усилий как бы в олимпийском салюте, и компания испанцев рядом смеется и аплодирует, еще и топая ногами.
— Ты мой чемпион,— с обожанием говорит девушка.
Парень смотрит на нее с высоты своего роста и улыбается так, как и должен улыбаться двухметровый верзила. Компания из паба теперь смотрит только на них.
— А вот за такое на публике можно вообще вылететь из клуба,— подмечает либерал.— У меня был знакомый, который обнял девушку в пабе. Выгнали! Ненавижу, когда так открыто обнимаются.
— Да, что за моду развели?! — поддакивает консерватор.— Вот на тебе, открыли границу — и все, полна страна иностранцев. И все, стандарты уже не те.
А за окном уже целуются парень в деловом костюме от D&G и девушка в белоснежном бальном платье и ожерелье из одуванчиков. И похоже, им абсолютно наплевать на то, сколько золота в медалях, и на сами медали, и на все пробки с аккредитациями. И я решил, что тут пора ставить точку.