Фестиваль театр
В Авиньоне продолжается 66-й международный театральный фестиваль. Свои новые работы в числе прочих здесь представили знаменитые хореографы Сиди Ларби Шеркауи и Жозеф Надж. Из Авиньона — РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Карьер Бульбон в четверти часа езды от Авиньона, пожалуй, вторая по значимости после курдонера Папского дворца театральная площадка фестиваля — и своего рода рифма к площадке главной. Тоже на открытом воздухе, тоже огромный амфитеатр (и тоже — что в Авиньоне редкость — с нумерованными местами), а естественным задником для подмостков тоже служит стена. Обе стены сотворены человеком, но в Папском дворце они возведены из камня, а в Бульбоне образовались в результате выемки природного материала. Папский дворец надменно возвышается над всей округой, карьер же деликатно спрятался в отрогах холмов. В сущности, любой спектакль, который помещается во дворце, мог бы быть сыгран и в Бульбоне и наоборот. Понять, какой спектакль куда лучше впишется, целое искусство.
Новый спектакль бельгийского хореографа Сиди Ларби Шеркауи "Puz/zle" в Бульбоне, безусловно, выиграл (впрочем, ему предстоит международное турне по обычным театральным площадкам). Только ради тех минут, когда флейтист и хор начинают играть и петь, появившись на невидном уступе посреди отвесного каменистого откоса, стоило затевать игру именно в карьере. Вообще, плавное погружение зрителя в какое-то пограничное, между явью и сном, состояние наверняка входило в замысел хореографа. Его спектакль действительно пазл, причем такой, что на рациональном уровне его складывать или разгадывать бесполезно.
Спектакль Сиди Ларби Шеркауи — череда превращений, которые совершаются с людьми и пространством. Тела танцоров почти текучи, детали оформления удивительно подвижны, хотя сначала кажутся массивными — серые плиты легко становятся лабиринтами и античными развалинами, лестницами и постаментами, убежищами для людей и угрозами для них. В начале представления зрители видят видеоклип, в котором камера едет по анфиладе пустых комнат, похожей на музей: от этого сам спектакль Сиди Ларби Шеркауи кажется жестом освобождения от нормативных канонов. "Puz/zle" своего рода произвольно сложенное обозрение, в котором интернациональная труппа разыгрывает картины насилия и любви, нетерпимости и умиротворения, человеческих амбиций и разочарований. Ненавязчивый ориентальный акцент (Шеркауи родился в семье выходцев из Марокко) добавляет спектаклю туманной неопределенности мотивов, но разнообразие картин, в которые соединяются на сцене предметы и актерские тела, делает "Puz/zle" зрелищным.
Если Шеркауи в последние годы все больше и больше тяготеет к эпическим картинам, то еще один любимый Авиньоном знаменитый хореограф, Жозеф Надж, напротив, все заметнее тяготеет к камерности. Еще несколько лет назад, будучи пригашенным худруком фестиваля, он показывал свой спектакль в Папском дворце. В этом году его "Дыхание" стало едва ли не самым интимным авиньонским представлением — его играли для всего нескольких десятков зрителей на сцене, представлявшей собой черный кабинет размером с комнату. В ней два человека — Анн-Софи Ланселен и сам Жозеф Надж.
Эта комната как ящик фокусника, в ней полно потайных отверстий и секретных ниш. В них могут мгновенно исчезать не только предметы, но и люди: вот персонаж Наджа обнимает в углу женщину, а стоит ему опустить руки, как мы понимаем, что он сжимал пустоту, потому что партнерша буквально растворилась в черноте. Хореограф объясняет, что "Дыхание" поставлено под влиянием впечатлений от знаменитой гравюры Дюрера "Меланхолия" и стихов Пауля Целана. Что же, Надж и вправду один из самых выдающихся меланхоликов мирового театра (в авиньонской программе он встретился с еще одним великим европейским меланхоликом — Кристофом Марталером), и в его спектакле загадок, пожалуй, не меньше, чем на дюреровской гравюре, ставящей в тупик всех интерпретаторов.
Стены комнаты то сотрясаются от грохота, то будто вслушиваются в доносящийся из-под земли гул, а два странных существа ведут утонченный и замедленный пластический диалог. Он происходит в пространстве, которое трудно соотнести с земной реальностью,— возможно, это мир личных творческих грез, или зримое воплощение причудливого сна, или загробное подземелье, где герои чувствуют себя то гостями, то хозяевами. Похожие на призраков Надж и Ланселен и управляют друг другом, точно куклами, и соперничают, и буквально сливаются телами. Их еле слышное и не теряющее напряжения "Дыхание" напоминает средневековый магический ритуал, не проигрывающий от того, что его детали — рыцарский шлем, металлический маятник, сгорающее яблоко, геометрические рисунки на прозрачных пленках, два приставших к стене белых перышка — могут остаться неразгаданными.