Премьера опера
Михайловский театр закрыл свой оперный сезон двумя концертными исполнениями "Кармен" Бизе. Под управлением одного и того же маэстро — Василия Петренко, теперь уже главного приглашенного дирижера театра,— знаменитая опера прозвучала, по сути, в двух очень непохожих трактовках. Их сравнивает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Для начала: певиц на титульную роль было две, австралийка Кэйтлин Халкап и израильтянка Ринат Шахам, и самый поверхностный контраст задавался различием между ними — если не вода и пламень, то близко к тому. Исполнительские составы в целом тоже вышли неравнозначными: первый, пожалуй, послабее, второй более ровный и более собранный в ансамблевом смысле, но чтобы это само по себе определяло общее настроение от оперы — вряд ли. Разница и на слух, и на взгляд (если учитывать, что певшие наизусть артисты имели полную возможность вдоволь поиграть) получалась скорее смысловой.
У Кэйтлин Халкап резко непохожий на обычные представления о "карменистых" меццо голос — не совсем идеальной красоты, но пикантный и странным образом трогающий чем-то помимо гибкости и барочного изящества. Породой, может быть, и еще сдержанностью вкуса, которую сознательно показывала певица. Собственно, и центральными-то номерами партии у нее получились не хабанера или там цыганская песня, а сегедилья и ария из третьего акта, вокальное обаяние которых было в мягких степенных легато, а вот психологическое — в звенящем ощущении уязвимости, хрупкости, надлома. Не андалусская гитана, а скорее уж сложно чувствующая кастильская дама.
Оказывается, что такая Кармен тоже влечет, и броская светотень музыки Бизе приобретает совсем иное достоинство, если все это не про первобытные в своей непосредственности страсти, а про душевные материи, лежащие на другой, по-своему более тревожной глубине, и банальная история соблазнения оборачивается изощренной арт-хаусной драмой. Но это в принципе. На поверку же созданному Кэйтлин Халкап характеру, сколь угодно занимательному, все-таки недоставало цельности, и вдобавок среди остальных певцов эти затейливые игры оставались почти без поддержки (если не считать общего для двух составов Эскамильо в исполнении роскошного бас-баритона Александра Виноградова, к сожалению, мало выступающего в России): дон Хосе в понуром и неточном исполнении Ахмеда Агади в поддержку не очень годился. Зато скорее на стороне главной солистки оказывался Василий Петренко, показавший в этот раз с оркестром необычайно деликатную и кропотливую работу, в которой мастерски найденные полутона были в содержательном смысле часто важнее, чем лобовые эффекты. И те парадоксы, которые написал об этой музыке Ницше — "Она приближается легко, гибко, с учтивостью; она любезна, она не вгоняет в пот",— редко когда казались настолько буквальными.
А следующим вечером все поменялось. Ринат Шахам часто называют "прирожденной Кармен", и хоть это несколько затертая похвала, тем более громовое впечатление произвело то, с каким жаром и с какой властностью певица демонстрировала эту самую прирожденность в этот раз. Тут уж никакой искусственности, никаких интеллектуальных надстроек — та самая архетипическая Кармен, грозная, как полки со знаменами. Но тут и голос с его исключительными объемом и красками, и даже сама физика сценического поведения с такой природной точностью заполняют контуры и партии, и роли, что места чему-то надуманному или утрированному не остается. Ту грань, где заканчивается образ Мериме--Бизе и начинается страстное кривляние, Ринат Шахам не перестает чувствовать, хотя и играла она в этот вечер, казалось бы, с едва ли не преувеличенным самозабвением. Да еще и вызывала на это же партнеров, в общем-то державшихся на уровне: с превосходными Хосе (Дмитрий Головнин) и Микаэлой (Татьяна Рягузова) этому составу очень повезло. Как следствие, по зашкаливающему вольтажу импровизированных мизансцен событие оставило, кажется, позади все возможные оперно-концертные аналоги из недавних. Естественно, с полного одобрения дирижера, у которого в этот раз оркестр, игравший как будто бы al fresco, набирал почти веристскую глубину рельефа.