"Чем меньше в обществе культуры, тем больше агрессии"

Фильм прославленного венгерского режиссера Иштвана Сабо "Дверь" — событие Московского кинофестиваля. На прошлой неделе он был показан в основном конкурсе

Федор Лукьянов, Будапешт

Лауреат практически всех премий в области кино, обладатель призов Московского, Берлинского, Каннского, фестивалей, американского "Оскара", Сабо еще в 1970-1980-х годах прошлого века стал таким же классиком кино, как Бергман, Феллини, Антониони, Висконти, Вайда, Трюффо, Годар. Его имя тесно связано с историей Московского фестиваля. Свой главный приз за фильм "Отец" режиссер получил здесь, в Москве, еще в 1967-м. А в 2006-м Сабо привозил на ММКФ еще один свой фильм, "Родственники". Тогда он получил приз жюри. Перед премьерой в Москве своего нового фильма "Дверь" Иштван Сабо ответил на вопросы "Огонька".

— В Москве вы будете представлять свой новый фильм "Дверь". Почему вы решили повезти фильм в Москву, а не в Венецию или Канн?

— Это довольно сложный механизм, в котором задействованы не столько режиссеры, сколько продюсеры, отборочные комиссии. Мы получили приглашение из Москвы, в котором дирекция ММКФ предложила участвовать в конкурсной программе. Для нас, для тех, кто снимал фильм, это большая честь.

— В вашей жизни были десятки, если не сотни, кинофестивалей. Как вы сейчас относитесь к фестивалям вообще и к московскому в частности. С каким настроением летите в Москву?

— Фестивали — это хорошая возможность встретиться с друзьями, знакомыми, немного отдохнуть от работы, посмотреть на то, что делают мои коллеги-режиссеры. Москва — не исключение. На этот раз у меня будет пять дней в России. В свое время, в 70-е годы, я очень неплохо знал Москву, по крайней мере, ее центр — от улицы Горького до Новодевичьего кладбища, которое хранит немало дорогих мне могил. Прежде всего Чехова. ...Помню, как в Театре на Таганке смотрел "Гамлета" с Высоцким в главной роли, "Мастера и Маргариту". Тогда в Москве было много интересных людей, с которыми меня свела жизнь, а потом связала дружба. Режиссеры — Климов, Хуциев, Никита Михалков, актер Олег Табаков...

Откровенно сказать, за три дня, что я провел в последний раз в Москве, вернувшись сюда после долгого перерыва, удалось повидать немного. Но и увиденного было достаточно, чтобы понять: это уже другая Россия, которая динамично развивается. Что меня особенно тронуло? Это когда Никита Михалков попросил зал "Пушкинского" встать в мою честь при вручении приза жюри. Это, конечно, незабываемо и дорогого стоит. А что особенно поразило, так это театр моего друга Олега Табакова. Я был и в МХТ, и в его театре-подвале — "Табакерке". Его актеры играют просто феноменально.

— Правда ли, что Табаков предлагал вам что-то ставить у него в театре?

— Олег действительно предлагал мне постановку в Москве. Но я считаю, что для постановки Чехова надо быть русским режиссером. Я бы не осмелился.

— "Дверь" — это камерная работа, которая в отличие от широких исторических полотен "Мефисто", "Полковник Редль", "Вкус солнечного света", "Мнения сторон" скорее напоминает семейную драму. В основе фильма — знаменитый роман венгерской писательницы Магды Сабо, вашей однофамилицы, в свое время переведенный на 26 языков мира. Чем вас привлек этот роман и этот проект, которому вы посвятили три года жизни?

— Действительно, в этом фильме нет широкой исторической панорамы, хотя он тоже включен в историю, нет ни приключений, ни секса. Только человеческая душа. Это скромная история. Все в основном концентрируется на двух главных героинях — преуспевающей писательнице и ее домработнице, довольно странной особе, разговаривающей с птицами, животными и деревьями. Мне было очень интересно посмотреть, как трудно выстраиваются их отношения, насколько все хрупко в этой жизни. Сколько борьбы и страданий требуется, чтобы один человек раскрылся для другого. Как образуется любовь и как это прекрасно.

В фильме много сюжетных линий. Одна из них — это линия домработницы, которую играет Хелен Миррен. Ее героиня смотрит на мир глазами сверхчувствительного человека, которому известны многие тайны природы, обычно закрытые для людей. Она никого не пускает в этот мир, держа дверь своей каморки на замке. Но однажды эта дверь откроется... Отсюда и название романа и фильма — "Дверь".

— Обращение к частной жизни героев связано с сокращением бюджетов фильмов или с чем-то еще?

— Я бы назвал это сменой плана или сменой ракурса. Ведь в "Двери" история никуда не уходит, она лишь отодвинута на задний план. Обе героини пытаются влиять на жизнь друг друга, навязать свои представления о жизни, свою идеологию. Мы как раз и жили еще недавно в таком мире, в котором идеология пыталась что-то навязать людям, в том числе и в частной жизни. Фильм ставит вопросы: можно ли вмешиваться в чужую жизнь и какие последствия будут от этого вмешательства?

— А кто спонсировал съемки "Двери"?

— Большую часть из тех 6 млн евро, что пошли на съемки, дали немецкие спонсоры. Это две трети, остальная треть — деньги венгерской компании. Съемки проходили как в Венгрии, так и в Германии.

— Сейчас нередко говорят о восточноевропейском кино как об особой категории.

— Я думаю, это оправданно. Нигде в мире кинематограф столько не занимается недавней историей своих народов, как в Польше, Чехии или Венгрии. Надо понимать, что в ХХ веке народы Восточной Европы пережили две глубокие психологические травмы: гитлеризм и сталинизм. И сегодня, пытаясь объяснить, почему мы так живем, откуда в нас то-то и то-то, кино этих стран раз за разом уходит в историю в поисках ответов. Этого больше нигде нет. Ни в Бразилии, ни в Австралии, ни в Голливуде. Это основная отличительная черта восточноевропейского кино. Можно называть это самокопанием, мазохизмом и упрекать его за это, но это так.

— Ваше творчество целиком пронизано историей. По вашим фильмам можно изучать историю Центральной и Восточной Европы всего ХХ века. От Австро-Венгерской империи в "Полковнике Редле" и "Хануссене" до гитлеровской Германии в "Мефисто", "Вкусе солнечного света" и "Мнениях сторон", эпохи сталинизма и 1956 года в фильме "Отец" и так вплоть до посткоммунистической эры в фильме "Милая Эмма, дорогая Бебе". Историзм — это ваш метод?

— Я родился и вырос в стране, которая испытала в XX веке слишком много потрясений. Сначала Венгрия была частью Австро-Венгерской империи. Потом стала фашистской. Следом, когда я был ребенком, пережила Вторую мировую. Далее наступил период сталинизма. 1956-й год. Потом долгий странный социалистический период безвременья и застоя. Поэтому мои фильмы так или иначе погружены в политические и идеологические проблемы столетия. Они о жизни, в которой было мало забавного. Хотя я всегда верил в людей, старался наслаждаться жизнью и счастлив, что сделал то, что сделал.

— Взаимоотношения художника и власти, политики и искусства — одна из центральных тем ваших фильмов.

— Я считаю, что между политикой и искусством существует очень тесная связь. Политика хочет завоевать людей, того же хочет и искусство. Политика хочет влиять на массы, искусство тоже хочет возбудить интерес у как можно большего числа зрителей. Проблема в том, что сам мир зависим от политики. Мы даже не замечаем, насколько искусство меняется в зависимости от перемен в политике.

— За почти 50 лет работы в кинематографе вы сняли 25 полнометражных картин. Какая из них для вас остается самой близкой сердцу?

— Конечно, "Отец".

— Любой художник испытывает влияния других мастеров. Сегодня с высоты ваших 74 лет, кого бы вы назвали повлиявших на вас сильнее всего?

— Самое любопытное, что, как мне представляется, никто заранее ничего не знает, что и как надо делать. Кино — это не механика. Каждый раз, принимаясь за картину, приходится бороться с материалом, как в первый раз в жизни. Каждый раз все по-новому. Это миф, что в зрелости художник уже все знает. Век живи — век учись. Что касается влияний, то из венгерских режиссеров я бы выделил Золтана Фабри и Миклоша Янчо. Это два разных режиссера, их стили и мировоззрения абсолютно различны.

Что касается мировых режиссеров, то когда был студентом, я очень любил итальянский неореализм, с восторгом смотрел "Чудо в Милане", "Умберто Д.". Потом появилась "новая волна", которая оказала на меня еще большее влияние. Особенно Трюффо. Кроме того, я очень полюбил Феллини, Бунюэля и в конце концов даже японцев — Куросаву, к примеру. Последнее из особо сильных влияний — Бергман.

— Я смотрел "Дверь" в небольшом будапештском кинотеатре "Урания", в зале было лишь несколько стариков. А когда-то венгерские кинематографисты гордились, что 20 процентов киноаудитории смотрит венгерское кино...

— Увы, сейчас эта цифра едва дотягивает до 5-7 процентов. Это мало даже по европейским меркам. Я сейчас не говорю о своем последнем фильме. Слава богу, у него хорошая аудитория и приличные кассовые сборы. Но вообще-то серьезное кино теряет своего зрителя. Венгрия — не исключение. Похожая картина в большинстве стран Европы. По большому счету, Европа утратила свой рынок кино, уступив его американцам. На заседаниях Европейской киноакадемии в Берлине мы уже не первый год обсуждаем, как это исправить, как вернуть европейскому кино европейский рынок. Но несмотря на всю серьезность ситуации, Европа который год подряд не может договориться о создании специального фонда для финансирования значимых проектов в сфере кино. С одной стороны — нынешний кризис, с другой — непростой вопрос: кто возглавит этот фонд, кто будет руководить и распределять деньги?

Причем в Венгрии эта проблема серьезнее, чем во Франции или Италии. Там хотя бы есть большой и емкий рынок для отечественных фильмов. У нас же прокат не оправдывает производство.

Между тем надо понять, что экономить на культуре нельзя. Чем меньше в обществе культуры, тем больше агрессии, экстремизма и всякого рода крайностей. Это как два сообщающихся сосуда. Убывает одно, прибывает другое. Посмотрите, что происходит вокруг нас!.. Поэтому общество, экономящее на культуре, в конечном счете может заплатить за это очень серьезную цену.