Однажды в Париже друзья представили меня — случайная встреча на ночной улице — пожилому и богемному Николасу, сценаристу Джозефа Лоузи. Потом доверительно сетовали: "Он чудесный парень, но вот его мачеха! Каждый год устраивает для нас прием. Обидеть отказом нельзя: ей сто лет. Но за десертом она, как всегда, заведет: "Милый Адольф! Бедный Адольф, такой ранимый! Никто его не понимал"".
Фамилия Николаса — Мосли. Его отец, вождь британских фашистов, сыграл свадьбу с Дианой Митфорд в доме Геббельса, благословлял их сам "милый Адольф".
Ну и что? Да ничего. Разве что десерт испорчен.
У меня, например, есть в США друг и коллега, отец которого отвечал за пропагандистское обеспечение власовского движения, а власовские листовки — та еще литература.
Ладно: Мосли ничего свершить не успел. Нацистские бонзы, предки героев "Детей Гитлера" Шаноха Зееви,— успели.
"Мой папа получал удовольствие от убийств". "Ваш дедушка, он... он убил... мою семью". "Я спросила маму, сколько евреев убил папа? Она сказала, что немного. Немного — это сколько?"
Слова чудовищные, но вот интонации такие, словно дело происходит на собрании не то чтобы анонимных алкоголиков, а далеко не анонимных детей серийных убийц и их жертв. "Дети" и есть отчет перед прогрессивной общественностью о собрании такого воображаемого психотерапевтического клуба. Как любой отчет, он рисует слишком радужную картину: "Обнимитесь, миллионы!" Впрочем, лечение, наверно, и впрямь прошло успешно, если почти все герои фильма конвертируют свои семейные ужасы в книги о преступных родственниках.
Райнер Гесс — забавный такой, с серьгой в ухе — впервые посещает Освенцим, где начальствовал его дед, братается с израильскими туристами. Милая Катрина Гиммлер, внучатая племянница Генриха, замужем в Израиле за потомком жертв холокоста. Беттина Геринг, внучатая племянница Германа, хипповала, спала — какое мужество — с евреями, но на всякий случай на пару с братом стерилизовалась: мы, очевидно, должны заплакать от умиления.
Николас Франк, сын палача Польши, методично разъезжает с лекциями по школам, информируя, что заповедь "чти отца своего" аннулирована. Благообразно-скорбный Франк пугает не на шутку. Его четыре брата и сестры умерли рано, темно и страшно, свихнувшись: кто на фашизме, кто на антифашизме. "Покаяние" Франка тоже отдает психопатическим мазохизмом.
Но как в один ряд с Франком, Гессом, Герингом и Гиммлером попала Моника Хертвиг, дочь Амона Гета, мелкой сошки, гауптштурмфюрера СС (ровня армейскому капитану), коменданта некрупного концлагеря? Ответ удручающе прост. Гет крутил бизнес с неким Шиндлером, благодаря чему стал персонажем Спилберга. Моника — коммерческий манок фильма.
Простите, фильм вообще о чем: о преступлениях против человечности или о том, что режиссер хочет немного отщипнуть от символического капитала Спилберга?
Насчет пятой заповеди — Франку виднее. Но должны ли внучатые племянницы монстров каяться за них? Кстати, какого черта в фильме делает Катрина Гиммлер, если жива, полна сил и охоча до пиара 75-летняя Гудрун, дочь эсэсовца номер один?
Присутствие Катрин — жестокий прокол Зееви. Девушка всего лишь замещает, не впускает в фильм Гудрун. Больно уж та не вписывается в эстетику отчета об успешном "лечении". Гудрун — икона неонацистов, преданная — что стоило ей в жизни и унижений, и нищеты — памяти отца. Рулит фондом "Тихая помощь", опекающим военных преступников. Возможно, имела отношение к зловещей ОДЕССА, подпольной организации бывших эсэсовцев.
Другое дело, что такая дама могла бы и отказать в интервью еврею, хотя для настоящего документалиста нет никаких преград. В любом случае отсутствие Гудрун перечеркивает претензии "Детей" на объективность.
Хотя валькирия Гудрун тоже не спасла бы фильм. В конце концов, речь идет о кровных, иррациональных узах. Поза "мой отец был прав и ни в чем не виноват" не менее патологична, чем поза "я загнал бы отцу осиновый кол в сердце". Даже когда речь идет о людях безусловно виновных в немыслимых зверствах, палитра чувств, которые испытывают к ним потомки, гораздо богаче, чем эти две крайности.
Вольф-Рюдигер Гесс — сын другого Гесса, партийного заместителя Гитлера,— вполне вменяемо доказывал, что его 93-летнего отца убили в тюрьме Шпандау: не потому, что отец был прав, а потому, что его убили. Рикардо Эйхман, профессор археологии в Берлинском университете, с легким сердцем прощает евреев за то, что они выкрали из Аргентины и повесили его отца, архитектора геноцида евреев. Ну а Мартин Борман-младший просто стал католическим священником и молится за отца столь же искренне, как за его жертв.
"Октябрь", 5-й зал, 22 июня, 17.00; 23 июня, 11.00