Народ в дороге

Проехать по Провансу не туристом, а путешественником лучше всего в цыганской кибитке. Целую неделю я пробовала на себе, каково это — ничего не планировать, останавливаться вечером там, где захочется

Гелия Делеринс, Сент-Мари-де-ля-Мер

— Приходи ужинать в табор,— пригласила меня цыганка, с которой мы только что познакомились на улице.— Как войдешь, иди прямо, а потом налево, спросишь Марию Эстелию.

Легко сказать — спросишь! Табор — как море, размером чуть ли не со Средиземное, которое плещется рядом. По всему берегу — фургоны на колесах и палатки. Вы откуда? Из Лиона, Марселя, Ниццы, Лилля, из-под Парижа, а вон те — из Италии, из Каталонии, но с испанской стороны... И, конечно, местные, из Камарги. А Марию не знаете?

Среди французских цыган Марий не меньше, чем среди русских бабушек. Сам город, куда табор стекается в конце мая, назван тоже в честь двух Марий — "святые Марии Морские" — Сент-Мари-де-ля-Мер. По легенде когда-то здесь выбросило лодку, из которой вышли Мария, мать апостола Иакова, и Мария Саломея, принимавшая роды у Богородицы. Без сил, без еды и без воды... Их встретила и накормила цыганка Сара. Путешествовать что в лодке, что в современной четырехколесной кибитке, прицепленной к фургону "мерседеса", нелегко. Кому, как не цыганам, об этом знать? Статуя Сары теперь стоит в местном соборе, рядом с мощами двух Марий. Цыгане съезжаются сюда в мае с незапамятных времен, дарят своей небесной покровительнице новые одежды, несут ее на руках к морю, празднуют...

Гаджо и житаны

Табор натянул пластиковые навесы уже пару дней назад, но фургоны все прибывают и прибывают. Самое шикарное место — кемпинг "Бриз" на окраине городка и вдоль набережной, с видом на море. Под барьер кемпинга то и дело заезжают Porsche Cayenne вперемежку с "ситроенами" и скутерами, на набережной на радость туристам стоят старинные деревянные фургоны. Кто победнее — вдоль улиц или на пустырях: автомобиль параллельно фургону, между ними по квадрату натянуты веревки с бельем. Внутри получается частный дворик, а там плита, стол, вокруг уже все устроились на аперитив. У автомобиля, как у дверей на половике,— сапоги и сабо, на пустыре непролазная размокшая глина, весь май во Франции лили дожди. Тявкают собаки, вполне дружелюбно. Но фотоаппарат я пока не вынимаю — кто его знает, понравится ли это хозяевам, все-таки я гаджо — не цыганка. Должно быть, выгляжу я среди этого болота в городских балетках довольно жалко: из-под какой-то веревки вылезает незнакомый цыган: "Хочешь переведу?" И переводит незаметной тропинкой до самого кемпинга, а там уже сухо и чисто, семьи принаряжаются. Праздник! И мою Марию я все-таки нашла, видимо, камаргская земля действительно освящена этим именем.

— Почти вся семья здесь,— радуется она,— редко удается увидеться. Когда умерли родители, я осталась старшей из 12 детей. Хорошо, что была уже замужем, мы 40 лет вместе, муж у меня замечательный! А вот мой кузен, а это кузина, а это двоюродная племянница...

Я начинаю теряться: "Сколько же вас всего в семье?" "Ну, здесь еще не все. В этом году приехало 45 пар и дети..." Детей много. У 36-летней синеглазой Джессики — пятеро. Джессика — красотка, больше 30 ей не дашь. Подключила стиральную машину и обстирывает и своих, и двоюродных-троюродных. У всех 200 членов рода фамильное сходство: невероятного цвета глаза, от ярко-голубых до фиолетовых, русые и золотые волосы, все светлокожие, в веснушках... Совершенно русские лица! Знакомая нам цыганская жгучесть здесь встречается редко.

"Кочуете?" — спрашиваю. Оседлых среди них почти нет, некоторые, правда, ставят фургон в одном и том же месте на пару месяцев осенью и на столько же весной, чтобы дать детям пойти в школу. "А как вас называть,— спрашиваю.— Ромы? Мануши? Цыгане? Житаны? Синти?" "Нет, это вы так нас называете. Мы — gens du voyage, народ в дороге,— отвечает Мария,— так и называй. Пока здоровье позволяет, буду ездить!"

Говорю, что, пока пробиралась через табор, видела фургоны с передвижными классами. 42-летний Давид грустно машет рукой: "Этому поколению лучше, конечно. А у меня как было — неделю здесь, неделю там. Приходишь в школу, там спрашивают: ты в каком классе? А я откуда знаю? Учитель говорит: ты здесь на неделю? Ну тогда садись на заднюю парту, порисуй..."

"А ты голосуешь? — неожиданно встревает в разговор Роза, лет 50.— Я с 18 лет хожу голосовать, нам свои представители нужны, цыганские. Кто нам школы иначе выбьет?" Другие женщины ее поддерживают, голосовать, похоже, ходят почти все. Давид начинает злиться: "Да кому это все нужно, вот у меня прадед еще в Индокитае воевал, а дед — во Вторую мировую... И кому это интересно? Кто нас считает за французов? А мы французами были раньше вас, я своих помню с XVIII века, а вообще мы здесь 400 лет..."

При упоминании Второй мировой многие включаются в разговор: большинство французских цыган были депортированы и погибли в лагерях, в каждой семье — рана. Но праздник есть праздник, и скоро из динамиков начинает нестись: "Бамболе-о-о-о...", всемирный хит группы "Джипси кингз", которая родом отсюда же, из Камарги...

"Геге, умоляю, завтра утром не ставь в семь утра музыку",— просит девочка-подросток крупную цыганку в оранжевом платье с кружевами. Геге — сестра Марии, ей тоже за 60, она выбранная глава рода, поэтому и единственная в традиционной одежде. Завтра в испанские наряды оденутся все, пойдут по улицам танцевать. Геге неумолима: "В семь — подъем". Табор функционирует как пионерский лагерь. Первыми встают женщины, готовят завтрак. Кофе, шоколад, хлеб, масло, конфитюр, шоколадный крем... Совсем по-французски. Детей рассаживают за общими пластиковыми раскладными столами, вечером их тоже накормят заранее, пока мужчины будут жарить мясо и бараньи сосиски на барбекю. Подростки за отдельными столами — там играют в карты. Но когда начинаются танцы, все смешивается: Геге первая выходит в круг с 16-летним внуком.

Город

Днем в таборе начинается движение. С колясками и с детьми за руку все идут "в город" — Сент-Мари это всего лишь несколько площадей и узеньких улиц с кафе. От кемпинга два шага пешком, а вокруг — природный заповедник, болота и рисовые плантации. Пасутся белые дикие лошади, выведенные еще во времена Великого переселения народов, и следят за злыми маленькими быками камаргские ковбои — гардианы. Скоро коррида — сезон начинается в июле. Центральная площадь в городе — рынок. Пока не подошел день празднования святой Сары, можно заняться бытом — прикупить матрасы, ковры, котелки, термосы, праздничные туфельки в красный горошек, чтобы девочки танцевали фламенко. Ни одна семья не возвращается в табор без швабры, мне кажется, что на этот предмет особый спрос. Фургоны трут, намывают и украшают. Но в городе можно и просто развлечься, посидеть в кафе, бросить монету цыгану, надрывающемуся на саксофоне у церковной стены. Это приезжие, румыны.

"Наших" цыган, то есть из Восточной Европы, местные не особо жалуют, хотя и жалеют. Понаехали, короче! "На нас тоже стали коситься, с тех пор как Румыния вошла в шенген,— жалуется Мария.— В магазин не войти, вид у меня типичный, чуть ли не обыскивают. Все из-за румын".

Роза, которая призывала голосовать, жалеет приезжих: "Какие же они нищие! И кочевать не привыкли, у себя там жили в домиках. Ну дали бы им домики, как же можно так жить? Ведь дети же. Нет, надо идти добиваться!.."

Сами они живут неплохо, считает Роза. Почти все — строители и коммерсанты, на рынках торгуют. На жизнь хватает. "И на шампанское,— смеется Давид,— смотрите, как живем!" То ли праздник, то ли в этой семье так все друг друга любят, но мне кажется, что живут и в самом деле радостно.

Музыка

Следующий вечер я провожу среди сливок цыганского общества. Рядом со мной за столом — Эмильян Буглионе, хозяин самого старинного и известного в Европе цирка, ему 82. В Париже я живу рядом с его зданием, неподалеку от квартала Марэ. Цирк знает каждый парижанин, его и называют просто "зимний". Все остальные — натяжные летние шапито. Эмильян путешествует как оперная дива, жалуется его внучатая племянница Гиацинта, раньше работавшая со змеями, каждый день новые костюмы, безупречно элегантен. Запонки — из когтей молодых львят, верх циркового шика. Такие продаются на рынке, но поддельные, пластмассовые, а моду завели они — семья Буглионе: у них — настоящие.

Эмильян танцует, а я рассматриваю на айпаде его фотографии в молодости. Красавец, Тарзан со змеями и львами. Звезда! Машет рукой другому старику, с белыми длинными волосами. Это Манитас де Плата, "серебряные руки", лучший цыганский гитарист ХХ века. Тот тоже вытаскивает фотографии: вот он с молодым Чарли Чаплиным, с Дали, с Шагалом, с Кэри Грантом, с кем угодно... Ему 92, к концу вечера его увозят домой на кресле, а Эмильян готов продолжать. Нас везут в чей-то загородный дом. Гиацинта говорит: "Там настоящая музыка, а это что..." Она бросает евро все тому же румыну, что с утра дует в саксофон. В старинной масе — камаргской ферме — около 150 мужчин самых разных возрастов и не больше 15 женщин. Не женщин — девочек не старше 18. С ними — три-четыре матроны, тем ближе к 50. Девочки сидят по стенке, к ним никто не приближается. "Это смотрины, пора замуж выдавать",— шепчет мне Гиацинта. Мужчины заняты серьезным делом, они поют. Среди них Никола Рейес — голос легендарной группы "Джипси кингз". У музыкантов тоже своего рода смотрины. Кто-то в конце музыкальной фразы выталкивает вперед юношу в ярко-зеленой рубашке, тот вступает в гитарный разговор, сначала неуверенно, но Рейес замолкает, уступает "место", постепенно начинает отбивать ритм, кто-то отмечает акценты гортанными возгласами. Мальчик, кажется, принят в профессиональное содружество.

Праздник

"Я в бога верю,— говорит мне Мария,— каждый год приезжаю к святой Саре". Рассказывает, как плакала в день смерти матери, не могла найти священника. К ней вышел епископ: "Я сам отслужу". "И служил, мы все помним, на могиле у мамы и папы". Мария — католичка. А в семье половина — протестанты, их среди цыган в последнее время все больше. Есть и иудеи. На груди у Давида — большой крест. У его брата Кристофа — иудейский символ жизни, у Джессики тоже. Но в процессии за святой Сарой идут все. Три дня назад в церкви еще можно было приблизиться к статуе, дотронуться до щеки, сфотографироваться. Сегодня к церкви даже не подойти — такая толпа. Епископ вещает в микрофон на немецком, потом переходит на итальянский, испанский... Издалека мне машут рукой Дидье и Магали, с ними меня накануне познакомил Эмильян. Среди всех моих знакомых за последнюю неделю они — единственные французы. Пожилая французская пара 22 года держала в Сент-Мари ресторан, сейчас на пенсии. Что Эмильян вчера без предупреждения завалился к ним с толпой цыганских гостей, их не смущает — в Сент-Мари и не к такому привыкли. Магали выставила тапенад собственного изготовления (густая паста из измельченных оливок, анчоусов и каперсов, ее используют как соус или мажут на хлеб) и несколько бутылок розового вина. Сегодня они тоже пойдут за Сарой. С толпой цыган смешиваются гардианы на лошадях и камаргские дамы в традиционных арлезианских костюмах с кружевными зонтиками. Гаджо, французы, впервые выглядят фольклорнее цыган. Процессия движется к морю. Там когда-то произошла встреча.