Визит Дмитрия Медведева в Казахстан неизбежно породит очередной всплеск рассуждений о новом проекте российской власти — евразийском межгосударственном союзе.
Впрочем, так ли уж нов этот новый проект? Граждане России даже не замечают, что вот уже много лет они просыпаются в СГРБ — Союзном государстве России и Белоруссии. Несмотря на то что для граждан его как бы нет, государственным мужам он дает повод для особой гордости. Дескать, это они обеспечили двум народам отсутствие таможни и пограничного контроля, объединенную военную группировку, единую таможенную систему и взаимные расчеты в национальных валютах.
Третий участник таможенного союза, президент Назарбаев, с 1990 года был самым последовательным сторонником сохранения «обновленного союза». Он выступал за экономическую и политическую интеграцию даже тогда, когда его некому было слушать — после подписания Беловежских соглашений, похоронивших СССР. Создавая армию Казахстана, Назарбаев был вынужден наступить на горло собственной песне, ведь единые вооруженные силы СНГ были одним из его проектов. По мере взросления казахской государственности Назарбаев умерил интеграционный жар, который в суверенных столицах, включая Москву, встречали с вежливым безразличием.
Но опыт союза с Белоруссией показал, что без больших затрат (бюджет Союзного государства составляет около 5 млрд руб. в год) можно получать дивиденды. Расчеты подтвердили привлекательность создания Таможенного союза трех государств: прибыль России оценивается в $400 млрд, а Белоруссии и Казахстана — по $16 млрд.
Вполне возможно, что на пути к интеграции Россию как крупнейшего пайщика проекта ожидают определенные издержки. В конце концов Германия и Франция сегодня тоже дорого платят за сохранение обанкротившихся партнеров в рамках Евросоюза. Мечта о европейском единстве, которая постепенно трансформировалась в идею межнационального политического союза, проверяется на прочность колоссальными расходами.
Но какая мечта движет российским проектом евразийского союза? Ведь рубеж реального партнерства — это создание единой валюты и принятие главных положений конституционного акта, о верховной власти.
Дело в том, что на пути к этим далеко идущим целям у Кремля будет еще широкое поле для внешнеполитического пиара на почве евразийского проекта. Пиар — это печка, которая требует новых дров, в то время как инновации и национальные проекты греют все слабее. А с евразийской интеграцией даже размышления по второстепенным вопросам приобретают внешнюю многозначительность: почему Медведев едет в Астану? А почему Путин едет в Минск? И почему не наоборот?