В Третьяковской галерее на Крымском валу открылась выставка "Лианозовская группа: истоки и судьбы". Сообщество поэтов и художников, возникшее в конце 50-х в подмосковном поселке Лианозово и ставшее одним из главных средоточий "неофициальной" культуры 60-х, отмечает свой юбилей. Организатором и спонсором выставки, на которой представлена живопись и скульптура, в основном из частных собраний, выступил известный коллекционер и пропагандист художников-нонконформистов Александр Глезер.
Если играть в ассоциации, то словосочетание "Лианозовская группа" непременно вызовет такие — бараки, иностранцы, диссиденты, бульдозеры, эмиграция или даже изгнание. Все это справедливо, но лишь отчасти. Ольга Потапова и Евгений Кропивницкий, зачинатели и патриархи семейно-творческого клана, вокруг которого и сложилось к началу 60-х одно из главных гнезд неофициальной московской культуры, и в самом деле обитали в бараке. Но в их искусстве не найти никаких следов того, что поэт Всеволод Некрасов называл в своих мемуарах "лианозовской чернухой".
В полуабстрактных композициях Потаповой, по меткому замечанию одного из ценителей, "только ангелов не хватает", а широкоскулые и тонкорукие девушки-виденья, которых любил изображать Евгений Кропивницкий, скорее тянут на романтический идеал, чем на зарисовки с натуры. Ничего бытового нет и в озаренных багровыми всполохами инопланетных пейзажах Николая Вечтомова, и в абстракциях Владимира Немухина и Лидии Мастерковой, и в яростных "дриппингах" (потеках краски) Льва Кропивницкого.
На этом фоне, свидетельствующем о желании уйти от убожества действительности в мир "чистого" творчества, грез и пижонского формализма, явным диссонансом выглядят произведения Оскара Рабина (на выставке есть и его работы конца 50-х, и знаменитый "Натюрморт с рыбой и газетой "Правда" (1968), и поздние парижские вещи). К Рабину, собственно, и относятся приведенные выше ассоциации. Именно он нарушил заповеди аутсайдерства, распахнув, как пишет Александр Глезер, в 1958 году двери своей мастерской для посетителей. И только он из всей компании живописцев сумел превратить ужасы барачной экзистенции в тему своего творчества. Логичным продолжением его художественного проекта стала организация на пустыре в Беляеве выставки, вошедшей в историю как "бульдозерная" (1974). И эмиграция, где он остался верен себе, находя "лианозовщину" и в Париже.
Надо отдать должное чутью советской культурной элиты и иностранного дипкорпуса, которым рабинские работы служили главной приманкой для паломничества в Лианозово, как впрочем, и безошибочной интуиции "искусствоведов в штатском", из всей группы выбравших Рабина объектом своих нападок. Его картины — действительно оригинальные произведения contemporary art c дальней московской окраины.
К сожалению, неофициальное художественное сообщество, а вслед за ним и критика, не оценили новаторства Рабина, причислив его к разряду политических, а не эстетических диссидентов, как будто советский паспорт и газета "Правда" чем-то хуже Мерилин и банки Кэмпбелл-супа. Рабина не записали ни в русские "поп-артисты", ни в предтечи соц-арта. Для своего окружения он оказался слишком социален, а для последующих поколений, напротив, недостаточно последователен в своей радикальности, излишне иллюстративен и атавистично живописен. Но все же ему во многом "Лианозовская группа" и обязана своим культурным мифом, влияние которого до сих пор ощущается в нашем искусстве, по-прежнему сохраняющем дух барачной коммунальности, свою семейственно-дружескую подоплеку.
МИЛЕНА Ъ-ОРЛОВА