Фестиваль театр
В Берлине проходит традиционный майский фестиваль "Театртреффен" — смотр десяти важнейших спектаклей немецкоязычного театрального пространства. В этом году три спектакля из десяти представлены берлинским театром "Фольксбюне". Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Как известно, любой выбор экспертов (поскольку на фестивале "Театртреффен" итоговых премий нет и приглашение в заветную десятку — уже награда, экспертный совет здесь называется "жюри") становится поводом для обид и жесткой критики. Берлинский смотр "самых примечательных", как здесь уклончиво определяют, немецких спектаклей прошлого года — не исключение. В последние сезоны экспертов особенно громко ругают за политическую мотивированность выбора, за желание поддержать "гонимых" (например, неласково встреченного Мюнхеном в качестве интенданта театра "Каммершпиле" голландца Йохана Симонса) или проигнорировать слишком успешных (например, Томаса Остермайера и руководимый им театр "Шаубюне"). Скажем, про мюнхенского "Макбета" в постановке Карин Хенкель многие открыто говорят, что его выбрали только ради того, чтобы на фестивале присутствовала хотя бы одна женщина-режиссер.
В утешение всем обиженным — это касается не только фестиваля "Театртреффен" и не только женщин — можно заметить, что настроение капризного экспертного сообщества переменчиво, сегодняшний кнут критиков завтра вполне может обернуться пряником. Взять, к примеру, прославленный театр "Фольксбюне": бесспорный лидер немецкого театра 90-х годов, в последние годы он словно исчез с театральный карты, а на его многолетнего руководителя Франка Касторфа эксперты махнули рукой — надоел, мол, со своим злым радикализмом и шумной, назойливой критикой капитализма. Но в этом году жюри словно прозрело и испугалось оттока публики, и вправду случившегося с самым большим берлинском театром. Теперь для участия в фестивале "Театртреффен" выбрали целых три спектакля театра с площади Розы Люксембург.
Правда, моральную реабилитацию "Фольксбюне" нельзя считать полной: ни один из спектаклей самого Франка Касторфа в топ-десятку все-таки не попал. Хотя его "Игрок" по Достоевскому фестивальную афишу точно не испортил бы: режиссер по своему обыкновению изменил место действия — обобщенный немецкий Рулетенбург стал вполне конкретным американским Лас-Вегасом, соединил "Игрока" с фрагментами фантасмагорического "Крокодила" и сделал раздраженный — а в этом раздражении на свой лад сочувственный — спектакль о людях, равно голодных к жизни и от жизни смертельно уставших. У человеческого зверинца, выпущенного Касторфом на сцену "Фольксбюне", рулетки, можно сказать, спрятаны в головах (как спрятан внутри декорации Берта Ноймана видный зрителям только благодаря видеокамере игорный зал), а по-настоящему роковыми оказываются не материальные, а моральные ставки.
Вместо "Игрока" Достоевского из "Фольксбюне" на фестиваль взяли другое классическое название — "Йон Габриэль Боркман" Генрика Ибсена. Впрочем, в спектакле немецко-голландского режиссерского трио (Вегард Винге, Ида Мюллер и Тронд Рейнхолльстен) от пьесы про бывшего банкира и его несчастливую семью действительно осталось одно название. Да и спектаклем в обычном смысле это сочинение не назовешь, хотя бы потому, что каждый раз оно разыгрывается иначе — неизменной остается лишь длина хеппенинга, около 12 часов. Начинают его в послеобеденное время, а заканчивают под утро. Само действо похоже на анимационный гиньоль, разыгранный в напоминающих кукольный домик декорациях, на наивную компьютерную игру со страшилками, "мочиловом" и т. д. Смахивающие на троллей гротескные персонажи устраивают причудливое "нереалити-шоу", цель которого можно увидеть в желании поставить эксперимент над выносливостью зрителей.
Ведь открытия занавеса еще нужно дождаться. Вашему обозревателю повезло: в день, когда я пришел на "Боркмана", человек-фантомас в красной маске, чье изображение на занавесе встречает публику, читал словарь — от "а" до слова "Боркман", так что само действие началось через час после того, как зрители заняли места. А вот накануне он же занимался устным счетом — до каких-то немыслимых чисел, так что ждать людям пришлось целых пять часов. Кто-то из зрителей, говорят, не выдерживал, начинал кричать и даже кидаться в раздражителя посторонними предметами. Наверное, к удовольствию авторов затеи — их заветной целью было опрокинуть любые представления о правилах театрального вечера, и они своего достигли: "Боркмана" не забыть. В своем стремлении доказать полную независимость от любых конвенций смельчаки не пощадили даже своих благодетелей — специально на фестивальных показах со сцены звучали издевательства и насмешки над "Театртреффен". Как репетиция неминуемого будущего, в котором нынешних героев отвергнут и забудут.