В 80-е годы я работал в Омской области и часто бывал в так называемых немецких деревнях. Впрочем, почему "так называемых"? Там жили этнические немцы, а совхозы и колхозы носили имена Карла Либкнехта, Розы Люксембург и Эрнста Тельмана. Я, кстати, не мог понять, почему бы для разнообразия не дать хотя бы одному имя Гете или хотя бы политически выдержанного Фейхтвангера.
Так вот, даже человек, не заметивший дорожный указатель, легко, с первого взгляда, отличил бы "немецкую" деревню от обычной. У них были ухоженные садики, посыпанные песочком дорожки, добротные дома — и почти у всех автомобили под навесами. Это был особенный мир, в котором трактористы по утрам пили кофе (пусть и ячменный, ведь нормальный кофе был в дефиците), а по вечерам — чай.
Сейчас если не все, то многие из них живут на исторической родине и уже успели там натурализоваться. Но вот что интересно. Приезжая сейчас в Германию, я не чувствую, что попал в какой-то особенный мир. Или, скажу точнее: этот мир и уклад жизни для меня ближе и понятнее, чем в любой другой европейской стране. Почему так происходит? Может быть, потому, что тогда не было зарубежных поездок и даже немецкая деревня на границе с Казахстаном казалась "заграницей"? Или диаспора старалась казаться более немцами, чем "настоящие" германские немцы? Думаю, дело все же не в этом, по крайней мере не только в этом. Есть все-таки нечто, что делает наши миры и уклады не то что похожими, а близкими и понятными друг другу. И это, возможно, одна из причин того, что экономические связи России с Германией прочнее и обширнее, чем с любой другой европейской страной.