Лагерь у Абая, переместившийся теперь на "Баррикадную", вместе с "Контрольными прогулками" породил новую культуру, в которой хочется разобраться
Есть радикальная теория, что для культуры последние 20 лет (с 1992 по 2012 год) вообще прошли впустую. Поскольку не появилось произведений, которые людям хотелось бы присвоить, сделать своими. Которые говорили бы о тебе больше, чем ты сам можешь сказать о себе. Лагерь эту теорию подтверждает вполне. За все время я тут не услышал здесь ни одной песни, написанной в новейшую эпоху. Собравшиеся на Чистых Прудах выражают свои чувства с помощью эстетики конца 1980-х — начала 1990-х. Поют песни Цоя, Шевчука, Митяева, группы "Ноль", Джона Леннона и Боба Дилана, но, кроме того, еще и, например, Окуджаву, про "десятый наш десантный батальон".
Но самое удивительное из того, что здесь звучит — "Священная война". Эта песня обладает удивительным свойством — она дарит чувство моральной уверенности. Уже в первый день Абая две женщины раздавали распечатанный текст "Священной войны". Надо сказать, что впервые ее в новое время стали использовать националисты — так, например, она звучала во время похорон болельщика Егора Свиридова. И стало вдруг понятно, что важнее не что поют, а кто и в какой ситуации. Удивительный этот эффект подметил еще Павел Бардин в фильме "Россия 88": там пьяный нацик поет песню БГ "Это поезд в огне", и слова "...эта земля была нашей, пора вернуть эту землю себе" звучат просто будто специально, чтобы подпасть под статью 282 часть 1 УК об экстремизме. В лагере оппозиции слова Лебедева-Кумача "Дадим отпор душителям..." тоже звучали по-новому, и надо было видеть выражение лиц тех, кто это пел. Раньше было искусство "фиги в кармане": условные родители оппозиционеров пели Галича, противопоставляя официальному репертуару. Их дети берут официальный репертуар, куда уж официальнее, ничего не меняя, и поют как бы "от себя" и "про себя". Это фокус нехитрый: дело в том, что именно контекст сегодня является важнейшим из искусств.
Идея белой ленточки также трансформировалась за полгода. Когда выяснилось 6 мая, что за белые ленты бьют и забирают в автозаки, они мгновенно приобрели другой статус. Марат Гельман писал, что проблема актуального искусства в России в том, что зрители не отличают жеста от поступка. Белая лента поначалу была жестом, но усилиями ОМОНа она была приравнена к поступку. Кроме того, белой лентой теперь может служить все, что угодно: любой элемент одежды, ремень на сумке, цвет платья или кофты. Акунин и Пархоменко во время "Контрольной прогулки" держали в руках по белому цветку. Но одновременно белая лента перестала быть таким уж необходимым символом: в общем-то можно уже и без нее быть против. Это как в анекдоте 1990-х про человека, который ходит с пустым плакатом: "Почему ничего не написано? Потому что и так все ясно".
Георгиевская ленточка давно примирилась с белой: часто их можно видеть вместе. На "Абае" к ним прибавилась третья — красная. Я видел, как заботливый отец повязывал своему ребенку красную ленту. Что это значит? Что отец придерживается левых взглядов или что это символ обострения борьбы?.. Была еще трехцветная лента националистов, но гораздо реже.
Официальный язык, а не толпы омоновцев, остается главным противником митингующих. Формулировка "...создают неудобства для жизни граждан" (с которой и разогнали лагерь на Чистых Прудах) приобрела такой же карающий смысл, как и фраза "оскорбление чувств верующих". И та, и другая фраза в общем-то бессмысленна: каждому из нас что-то мешает или оскорбляет, но ведь это не повод для юридических обобщений. Однако лагерь у Абая закрыли именно словом. Потому что если с одной стороны есть граждане, чьи права нарушают, то выходит, по логике фразы, что те, кто их нарушает, и не граждане вовсе... Попытка при помощи языковых конструкций получить контрольный пакет акций моральной правоты: эту склонность русского языка подметил еще филолог Михаил Эпштейн.
Со звуком ситуация похожая. В лагере хорошо понимаешь, что громкий звук есть механизм насилия. В праздники здесь поставили сцену, и часов до девяти вечера тут гремели какие-то музыкальные отходы; гремели так, что ничего не было слышно в радиусе 100 метров. Естественно, сцену эту поставили рядом с Абаем совершенно случайно. Невольно слушая эти раскаты, хорошо понимаешь, в чем состояла главная функция так называемой попсы. Не развлекать и даже не отвлекать, а именно глушить, во всех смыслах.
В этом смысле смешны упреки жителей бульвара по поводу якобы возросшего шума. Усиливающую аппаратуру в лагере использовать нельзя, а кроме того, здесь ревностно соблюдали закон о тишине. Открою вам страшную тайну: в Москве невозможно пройти 10 метров, чтобы не наткнуться на источник искусственного шума, я имею в виду музыкальный сор из ларьков, кафе, машин, музыку и рекламу на эскалаторах в метро. Неотъемлемой частью этого пейзажа был человек с пивом, и пил он не потому, что ему было хорошо, а чтобы ему не было так плохо от этого шума. Человек с пивом вполне устраивает обе индустрии — и музыкальную, и алкогольную. По сути, это уже одна корпорация. Стоянка на Чистых Прудах лишена этого страшного тандема — пива с музоном. То есть, лагерь является уникальной территорией тишины по сравнению с тем адом, который обычно гремит вокруг.
На ассамблеях в лагере, поскольку задним рядам не слышно, о чем говорят ораторы, решено было повторять хором каждое предложение выступающего. Выглядит это так:
Оратор: Мы не будем сорить на территории лагеря, чтобы не провоцировать полицию...
Все: Мы не будем сорить на территории лагеря, чтобы не провоцировать полицию...
— И если вы заметили пьяного человека, об этом нужно сообщить охране...
— И если вы увидите пьяного человека, то нужно сообщить охране...
Это буквальное возвращение к античному театру, оратор и хор. Каждое слово становится важным, это рождает уважение к слову — своему и чужому. Есть у Сократа знаменитый термин майевтика — искусство родовспоможения мысли. Мысли нужно помогать с помощью разговора, но не любого. Например, есть множество способов убийства мысли — ланч, фуршет, прием. Здесь же за неделю я встретил примерно тысячу знакомых и коллег, и с каждым мы обсуждали не квартиры-машины-гаждеты. Лично я хочу специально воспеть девушку с полиэтиленовым пакетом для мусора: когда демократия победит, я буду собирать деньги на памятник именно ей.
Здесь образцовое с точки зрения политической культуры пространство: три фракции — левые, националисты и либералы — живут вместе, решая вопросы на протопарламенте — ассамблее. При этом большинство добровольной охраны состоит из националистов. Я не знаю, кто они и откуда взялись, но по сути именно они охраняют покой либералов, анархистов, геев и всех остальных. Вот такая шутка истории. Вообще, если прокрутить историю лагеря на Чистых Прудах, то мы увидим микромодель развития цивилизации: в первый день это была просто стоянка людей, во второй появилось горячее питание и туалеты, на третий начались агоры — как в Древней Греции. Затем наступило Возрождение: начались лекции, появились книги, а на седьмой день дошло до открытия вегетарианской кухни.
Но самое уникальное, что в этом лагере, может быть впервые за всю последнюю историю России, люди искреннее и ревностно стремятся жить по закону — человеческому и юридическому. Это делается, конечно, отчасти "на слабо" — "а попробуйте нас поймать", а также в целях самосохранения, но результат волшебный. Тут не пьют и не мусорят, улыбаются-извиняются, а нарушителей и провокаторов отводят сами к полицейским. Люди здесь строят такое государство, в котором хотели бы жить: без взяток и откатов, с общением и чтением, открытым обсуждением проблем, а также системой благодарственных платежей. Привлекательность такой жизни и желание ею жить никаким декретом уже не уничтожишь.