Кинотеатр военных действий
Открывающийся на этой неделе Каннский кинофестиваль исторически тесно связан со Второй мировой. Впервые он должен был пройти с 1 по 20 сентября 1939 года: фактически это было объявление войны кинематографистов демократической ориентации Венецианскому фестивалю, который корчился под пятой фашистского режима Италии. Вызов был очевиден: ведь Венеция собиралась открыть свой очередной фестиваль в те же дни — 12 сентября.
Целая армия голливудских звезд во главе с Мэй Уэст, Гари Купером и Дугласом Фэрбенксом уже приближалась на трансатлантическом лайнере к Французской Ривьере и готовилась высадить там десант, когда стало известно о нападении Гитлера на Польшу. В результате успели показать только один фильм — американскую версию "Собора Парижской Богоматери". Потомки назвали этот неосуществившийся фестиваль "улыбкой Квазимодо".
Второе рождение главного фестиваля мира состоялось сразу после войны — в 1946-м. И то, что он проходит в мае, вскоре после Дня Победы, тоже символично, как и то, что главный приз и приз за режиссуру достались на первом фестивале "Битве на рельсах" Рене Клемана — классике военного кино. Впрочем, в дальнейшем тема войны редко выходила в Канне в центр внимания, хотя можно вспомнить награжденные здесь "Канал" Анджея Вайды, "Балладу о солдате" Григория Чухрая и, конечно, "Летят журавли" Михаила Калатозова. И в новом веке напоминания о последней глобальной драме в истории человечества приходят в основном с востока. Так, два года назад в конкурсе участвовали два русскоязычных фильма — "Предстояние" Никиты Михалкова и "Счастье мое" Сергея Лозницы, так или иначе связанные с войной. А в этом году Лозница вернется в Канн с новой работой "В тумане", уже целиком о войне.
Несмотря на идеологическую противоположность и очевидную несовместность "ортодокса Михалкова и нигилиста Лозницы", в их фильмах двухлетней давности есть и парадоксально общее — что проницательно подметил кинокритик Лев Карахан: оба они "представили "территорию", по которой гуляют бесконечная внутренняя вражда и гражданское несогласие. Никакого тебе традиционного русского душевного тепла — одна гибельная черная дыра".
Но это совершенно неизбежно: кино про войну своих и чужих во всем мире сохраняется только на поле чистого жанра, кино же с амбициями показывает, как любая война превращается в гражданскую, внутреннюю. У Михалкова русские саперы воюют с русскими беженцами, а курсанты со штрафбатом. У Лозницы партизаны убивают деревенского учителя, отца малолетнего сына, а офицер, вернувшийся из Германии, стреляет в другого офицера за то, что тот отобрал у него трофей.
Нельзя сказать, чтобы все это было совершенно ново. Внутренние конфликты людей морали и людей карьеры, людей чести и людей сытого желудка, просто порядочных и подлецов образовывали пружину лучших фильмов о войне: назовем хоть те же "Летят журавли", хоть "Проверку на дорогах" Алексея Германа. Одним из высших пиков на этой дороге стало "Восхождение" Ларисы Шепитько — где кино про войну превратилось в воспаленно духовную экзистенциальную драму. То была экранизация Василя Быкова — того самого, чья очередная партизанская повесть положена в основу фильма "В тумане". Лозница наверняка обманет ожидания тех, кто приклеил ему ярлык очернителя нашего славного прошлого — ничего этого не обнаружишь в фильме под микроскопом. Можно даже сказать, что он выполнен в лучших традициях советского кино. Но в спокойной, жесткой, без истерики, постановке вопроса морального выбора есть новая ступень зрелости, взятая кинематографом только сейчас.
В том, что ее достиг именно Лозница — режиссер, родившийся в Белоруссии, учившийся в Киеве и Москве, живущий в Германии, снимающий в России, на Украине, в Латвии, в копродукции с Голландией, есть определенная закономерность. Злые языки говорят, что он "присосался" к европейским фондам, "торгует родиной", и прочие подобные пошлости. А дело всего лишь в том, что он человек мира, человек Европы, и сегодня, скорее всего, только такой человек способен снять что-то путное на тему, исхоженную вдоль и поперек и буквально утыканную художественными вершинами. Он не знает не только цензуры, но и самоцензуры, и моральные табу устанавливает для себя сам, а не принимает готовенькими.
"Военно-патриотическое кино" — типично советский метажанр, существование которого в наше время можно счесть либо лукавой игрой, либо очевидным анахронизмом. Даже в относительно удачных попытках такого рода — уже осуществленных или только осуществляемых — из сценариев точно так же, как в советское время, выбрасываются табуированные мотивы, связанные, например, с сексуальным насилием, которое сплошь и рядом становится фоном любой войны — справедливой или нет, не важно. Говорят: народ не поймет. И, кажется, действительно не понял, дав сигнал известному своей сверхчуткостью телеканалу НТВ снять с эфира картину "4 дня в мае" немецкого режиссера Ахима фон Борриса по идее, с продюсерским и актерским участием Алексея Гуськова.
В фильме, уже имеющем международную фестивальную репутацию (его премьера состоялась прошлым летом в Локарно), идет речь о спасении группой советских солдат обитательниц немецкого детдома на балтийском побережье, для чего им пришлось вступить в схватку с частями собственной армии. Эту основанную на фактах историю НТВ решил в последний момент не показывать, чтобы "не омрачать праздник поколения победителей". Хотя трудно предположить, что это поколение днюет и ночует в интернете: именно там появились обвинения в адрес фильма, причем ни много ни мало как в педофилии. Вот уж, каждый судит в меру своей испорченности. Более целомудренные картины снимались разве что в 50-е годы прошлого века. В фильме о войне не прозвучало ни одного бранного слова, ни одна из немок не была обесчещена, а даже робкая попытка пофлиртовать с местным населением (с помощью Шуберта, исполненного на фортепьяно!) кончилась заключением провинившегося победителя под стражу. А "педофилия" сводится к тому, что потерявший на войне семью и побывавший в штрафбате благородный капитан по прозвищу Горыныч берет под свое покровительство немецкого подростка с русскими корнями, поначалу готового сражаться с "большевиками", но потом находящего в капитане метафорического отца: почти что "Судьба человека". Единственное же, что может быть сочтено неканоническим,— это стычка "хороших" и "плохих" победителей, оказывается, и такие тоже были.
У страха глаза велики, и они способны довести патриотизм до идиотизма, особенно в атмосфере реанимации тоталитарных мифов. Тогда крамолой начинают казаться фильмы, допускающие взгляд на войну как на насилие и злоупотребление властью. И хотя именно они представляют нашу страну на международных фестивалях, им не находится места на внутренних, хорошо отцензурированных телеканалах.