"Мумий Тролль" выпустил свой первый англоязычный альбом Vladivostok. Перед своим концертом в Нью-Йорке Илья Лагутенко встретился с "Огоньком"
— Итак, почему на английском?
— Что тут скрывать — я думаю, каждый, кто однажды решился на создание рок-группы, ставил себе целью не просто играть песни у костра, а завоевать весь мир. Здесь я не был исключением. Со временем оказалось, что это все не так просто, но, с другой стороны, не так уж и сложно. В этом году, кстати, 15-летний юбилей нашего первого официального тура, где-то в сентябре или в октябре. С одной стороны, довольно долгий срок, с другой — вроде все вот только начинается.
— У вас ведь выходили англоязычные синглы — Lucky Bride (2002), Lady Alpine Blue (2001)...
— Да, но как-то было не очень понятно, для кого они были нужны. А сейчас, наверное, пришло время. Видимо, это такой плод, который надо было дольше выращивать, чем наши альбомы на русском языке.
— Как вам работалось в Калифорнии над альбомом Vladivostok? В его создании принимали участие асы музыкальной индустрии.
— Что касается тех американцев, которые нам помогали с записью... Мне всегда хотелось найти какого-то человека, который за меня принимал бы решения и делал всю черновую работу, но его не находилось. И теперь я понимаю, что задача музыкального продюсера быть скорее твоей второй головой, нежели чем-то совершенно противоположным. Я вряд ли открыл для себя что-то принципиально новое, просто еще раз подтвердил, что полагаться на собственную интуицию и пытаться вжиться в материал — самое главное. Вот, наверное, чем все хорошие продюсеры и отличаются: они могут добавить тебе понимания и уверенности в том, что ты делаешь. Дело не в кручении ручек и не в географическом расположении компьютера, который записывает музыку, будь он в Москве, или Нью-Йорке, или еще где-то. Дело в каких-то вот установках в человеческих головах, которые работают или не работают.
— Где вы сейчас больше проводите времени?
— В дороге. К сожалению для моей семьи, я действительно много времени провожу в дороге и, честно говоря, пока не вижу возможности как-то замедлиться.
— Вы выступали в местах, где не ступала нога наших музыкантов,— в Мексике, Китае...
— Даже в Гренландии! Немногие группы выступали в Гренландии. Когда я там был, спросил: а вообще, тут выступал кто-нибудь когда-нибудь? Мне сказали: да, к нам приезжала группа Slade. В 1970-е. И еще одна группа не доехала — билетов не продали. Blur называется. Так что мы были второй группой, которая выступала в Гренландии. Мы продали билеты заранее, штук 50.
— И кто были ваши слушатели?
— Десять тысяч человек в столице живут, китобои. Я все это называю "музыкальный туризм", потому что самого бы не занесло, а так вроде есть оправдание, зачем туда ехать. Так что для меня это изучение мира через собственные песни. С одной стороны, это ничем не отличается от backpacking-туризма с рюкзаком за плечами, ты идешь, только, кроме этого, еще поешь песни.
— А гастроли в Китае? Там такая огромная аудитория, что можно, наверное, заработать больше за один гастрольный тур, чем за несколько лет в России.
— Теоретически да, практически — в каждой стране есть свои тонкости. Вот у меня есть теория, что Китай не может быть рок-н-ролльной страной по определению. Потому что в России в 1970-1980-х годах существовало рок-подполье, и люди были настолько влюблены в музыку, что они до сих пор некоторых из тех музыкантов холят и лелеют. Группы вроде Deep Purple или Nazareth могут приезжать в Россию пару раз в год, и люди будут до сих пор ностальгировать и поддерживать музыкантов. Между музыкантами и поклонниками существует поле любви друг к другу. А Китай в 1970-1980-х был настолько закрыт от пагубного влияния Запада, что рок-н-ролл туда не прошел. А когда стали страну приоткрывать, то больше ориентировались на Тайвань и Гонконг, на поп-индустрию этих стран, чем на рок-музыку. Поэтому на Rolling Stones в Китае ходят только иностранцы, которые там проживают. Это факт, о нем говорил даже Мик Джаггер, когда окончательно убедился, что рок-н-ролл в Китае отсутствует. Для меня как для человека, который изучал китайскую историю и экономику в университете, каждый такой приезд... Ну вот знаете, есть музыкальный туризм, а есть музыкальная дипломатия.
— Давно ли вы были в родном Владивостоке?
— Я там регулярно бываю. В основном, конечно, с культурными, концертными целями. То, что происходит в городе, меня очень вдохновляет. Мне претят все зубоскальства по поводу "проекта века" — моста на остров Русский, я считаю, наконец-то в этом городе хоть что-то начало происходить. Мост строят к саммиту АТЭС, но понятно, что саммит пройдет и закончится через несколько дней. Я ходил в музей Ленина в первом классе, всех школьников туда водили — смотреть на проект будущего Владивостока, которое должно было случиться в 1980-х, что ли, годах. И там уже были все эти мосты, футуристические постройки и так далее. Ничего этого тогда не случилось. И у дальневосточников всегда было такое чувство — нас все равно всех обдурят и ничего не произойдет, все планы и фантазии останутся только в разговорах. А сейчас наконец-то эти планы превращаются во что-то конкретное. Мне кажется, и смена политической власти на Дальнем Востоке, и приход нового губернатора — это долгожданные положительные изменения. Считаю, что Владивосток сейчас, может быть, самое удобное место во всей стране, чтобы что-то сделать заново, хорошо и правильно. И то, что там построили новый Дальневосточный федеральный университет и новый аэропорт, который собираются сделать безвизовым для иностранцев, я считаю, что это очень правильные решения, которые действительно смогут не только поставить город на мировую карту, но и дать людям надежду, работу.
— Я знаю, что вы записываете колыбельные...
— Я не могу пока найти способа правильно издать эти колыбельные. Они существуют, и я считаю, что это очень интересный проект. Но пока на все не хватает времени. У нас сейчас вышел один альбом, мы уже записываем другой, в финальной стадии издание так называемой "Тигрокниги" (Лагутенко — представитель России в Международной коалиции по защите тигров.— "О"). Это такая серия, которая написана мной и воплощена в жизнь группой энтузиастов, где я рассказываю о тиграх для детей, подростков и взрослых в доступной манере. Так что колыбельные подождут.
— Работая за рубежом, сталкиваетесь ли со стереотипами о России?
— Ой, стереотипы есть везде. Все русские уверены, что все американцы очень толстые, едят только гамбургеры и ничего не знают. Приезжаешь — где в зале хоть один толстый? Я проехал Америку, мы дали около 80 концертов в разных точках США, это такая же разнообразная страна, как Россия. Но есть, наверное, все-таки какая-то карма, поэтому играть рок-н-ролл в России чуть-чуть сложнее, чем в Америке.
— До последнего времени стать известным музыкантом можно было только в Москве. Возможно ли сегодня стать знаменитым на всю страну, не выезжая из родного города?
— Я много езжу по стране и, когда встречаюсь с местными радиослужбами, спрашиваю: почему, например, в Сибири вы не ставите местных музыкантов? Ну нам же Москва говорит, что делать, отвечают они. Какая вам разница? Москва там, а вы тут. Вы ушли с этой радиостанции, больше в этом городе работать некому, это специфический бизнес. Вы можете делать, что хотите. И они потихоньку начинают понимать, что это возможно. Я думаю, что дело в региональной нишевой поддержке, в коммуникации слушателей и артистов. Понятно, что у нас доминирует телевидение, но правда, которую признают все наши деятели медиахолдингов, заключается в том, что, сколько ты ни показывай по телевизору и ни крути по радио какую-нибудь девушку, зрительный зал потом соберет другой артист. Телевизор перестает быть помощником музыканта.
— Стас Михайлов, например.
— Ну, условно. Металлическая группа Amatory, как известно, собирает гораздо больше зрителей, чем выпускники "Фабрики звезд", в среднестатистическом региональном городе России, это тоже факт. И поэтому у меня есть надежда.